Контуженый
Шрифт:
— Посчитали меня диверсантом, — объясняю Алене свой арест.
— А меня пособницей диверсанта.
— Почему?
— Я последняя, кому ты звонил. За час до теракта.
— Разобрались.
— Разборок бы не было, если бы ты террористке не помогал. Зачем?
Я пожимаю плечами:
— Женщину ранили, я был рядом.
— Не женщину, а террористку. И не ранили ее, а ликвидировали свои же.
— Я рассказал, как было. Про женщину с рюкзаком, Михалыча и про «девятку» цвета «мокрый асфальт».
— Тебе повезло, что комендатура быстро обнаружила «девятку». Диверсанта ликвидировали при задержании. При нем нашли оружие и устройство для активации бомбы.
— Откуда ты знаешь?
— Я своя, родилась здесь и выросла. Меня знают и доверяют.
— Я тоже свой! Освобождал ЛНР, был ранен, лечился здесь.
— Вот именно.
— Что не так?
— Майор в больницу звонил. Ему объяснили, что тяжелая контузия — это травма мозга. А мозг наша сущность. Ты мог стать другим человеком.
— Диверсантом?
— А разве ты остался прежним?
Вздыхаю и честно сознаюсь:
— Не совсем.
— Поэтому тебя отдали на поруки благонадежной гражданке.
— Сама вызвалась?
— Не нравятся мои руки?
— Я жрать хочу.
— Еще услугу за тебя обещала.
— Себя?
Алене импонирует мой испуг:
— Новые окна! Это дефицит. — Она открывает дверь военного УАЗа. — Садись, Никита. Я договорилась, нас довезут. Иначе патруль задержит.
Мы дома у Алены, сидим напротив друг друга за столом на кухне. Я ем, она смотрит, подперев ладошками щеки. Только водку пригубила вместе со мной и не поморщилась.
За окном тихо, а в моей голове вспышка той роковой ночи. Сжимаю виски, трясу головой:
— Ребята не дожили. Сейчас бы порадовались. Особенно Днестр. Если Луганск с Донецком в России, то и до Приднестровья дело дойдет.
— Никита, ты опять за свое. Сколько можно?
— Я бы давно забыл, если бы всё помнил. Где был Русик в ту ночь? С нами или нет?
Алена цепляется в мои руки, заглядывает в глаза:
— Жизнь слишком коротка, чтобы подолгу копаться в прошлом. Так и будущее пройдет мимо.
В этом она права, и я киваю:
— Жизнь слишком коротка, особенно на войне.
Алена отбрасывает мои руки.
— Ну хорошо. Я узнала, как ранили Руслана Краско. Если тебе это поможет…
— Как?
— Говорят, он хотел приспособить квадрокоптер для сброса гранат. Придумал какой-то зацеп.
— Да, точно! Русик экспериментировал, то одно попробует, то другое, чтобы сбрасывать по команде. Трудность в том, что граната на квадрике уже должна быть без чеки.
— Вот он и попробовал. Неудачно. Граната упала ему под ноги, Руслан успел накрыть ее тяжелым бронежилетом, который ударил ему в лицо. Сломанный нос, неприятные раны на лице, зато теперь он далеко от войны и владеет востребованным бизнесом.
— Значит, Русика не было с нами в последнюю ночь.
— Это случилось на следующий утро.
— Ему повезло.
— Тебе тоже. И тогда, и сегодня, — напоминает Алена.
Она убирает со стола грязную посуду, а я продолжаю выяснять:
— Кто-нибудь из местных видел Руслана Краско? Он мог приехать домой и не зайти на завод.
— Как? У него даже ключей нет. За квартирой присматривает наш завхоз.
Странно. Руслан не приезжал в родной город, зато был в Дальске. Раненный в лицо встречался со Златой. После чего она исчезла. Могла испугаться моего возвращения, а могла и раненного незнакомца. В любом случае Злата что-то знает.
На пустом столе остается бутылка водки и две стопки. Алена действует, как начальница. Она разливает водку и спрашивает:
— Ты на всю жизнь теперь Контуженый? А какой ты в прошлом, Никита Данилин?
Вопрос застает врасплох. Мог бы прежний Никита поставить на место Макса Лупика? Или дать отпор жадному таможеннику? Вряд ли.
Я мотаю головой:
— К больной голове я привык, и в прошлое не вернусь.
— Война всех меняет. И баб тоже. За это и выпьем.
Мы выпиваем. Алена гасит свет и тянет меня в спальню. Мягкая кровать, долгий поцелуй. Она раздевает меня и переходит к ласкам. Она обворожительна и настойчива. Мое тело в ее власти, чего не скажешь о мозге.
Дом Алены рядом с железной дорогой. За окном стучат колеса тяжелого состава, под покровом ночи в прифронтовой город прибывает товарняк. Знакомые звуки возвращают меня в родной Дальск, и мозг рисует картину.
Старый паровоз, в будке я и Злата. Моя ревность, переходящая в злость, и насилие. Передо мной ее глаза, в голове отчаянный голос: нет, отвали!
Я вздрагиваю и отшатываюсь.
— Что с тобой? — это уже голос Алены.
Я прислушиваюсь к себе и осознаю беспомощность:
— Ничего не получится.
— Сейчас или вообще?
Я молчу. Алена грустно улыбается:
— Со мной… Ты опять вспомнил ту, с которой не дошел до ЗАГСа?
Что на такое ответишь, лучше промолчать. Алена садится в постели сжимает грудь, демонстрирует кружевной лифчик и усмехается:
— А я новое белье специально для тебя надела. Купила после первой нашей встречи.
— Ты знала, что мы снова встретимся?
Алена бодает головой мою голову и смеется:
— Контузия заразна! — Она подпрыгивает в постели и садится на колени, чтобы я видел новые трусики: — Представляешь, продавщица уверяла: любой мужик не устоит. Обманула.
Я бросаю взгляд вниз живота, демонстративно вздыхаю:
— Я не устоял.
— Что с тобой делать, Контуженый? — Алена забирает подушку и выходит из спальни: — Спи.
Мы спим отдельно. Утром встречаемся одетыми. Говорим о референдуме, о тяжелых боях, о подлых американцах и не смотрим в глаза друг другу.
Неожиданный звонок Алене. Она слушает, сводит брови и бледнеет.
— У меня его нет. Ушел на первый автобус в Ростов, — говорит она и опускает телефон.
Следующая фраза уже мне: