Контуженый
Шрифт:
— Уходи. Срочно.
— Что случилось?
— Кто-то из «Группы Вагнера» звонил коменданту. Просят тебя задержать. Тебя в чем-то подозревают.
— Это Вепрь. Его брат погиб, а я…
— Никита, это серьезно?
— Они разбираются, я тоже. Пока ничего не ясно.
— Это опасно? — переспрашивает Алена.
— Вчера Михалыч погиб, а я опять выжил. — Я подхватываю рюкзак и, прощаясь в дверях, обещаю: — Я позвоню тебе, Алена.
В ее глазах печаль:
— Второй раз мне на поруки Контуженого не дадут.
39
Я иду по Луганску и с каждым шагом осознаю — теперь у меня нет выбора, нужно найти предателя. И чем скорее, тем лучше. Вепрь устал ждать. Он жаждет отомстить за смерть брата, а я должен знать, кто виноват в смерти моих друзей. Предатель ответит по законам ЧВК. Кто бы им ни был. Даже я.
Возможно, меня ищут, но бежать и прятаться — не вариант. Мне нужно в центр города, там ключ к разгадке. При входе на рынок меня останавливают и проверяют рюкзак. Сегодня последний день референдума, а в одном из павильонов работает пункт для голосования. Вчерашний взрыв автобуса заставил власти усилить меры безопасности, а народ подстегнул, как пощечина в драке. Голосовать на референдум пошли все, кто откладывал и не решался.
У павильона с флагами Луганской республики и России слышу знакомый голос:
— Пожалуйста, не толпитесь у дверей. Запускаем группами, растяните очередь. Вы же понимаете, нужно соблюдать осторожность.
Это волонтер Лиза уговаривает людей не создавать толпу. Люди в очереди разные, и молодые, и старые. Делают вид, что слушаются, но не расходятся, стараются быть ближе к заветной двери.
Собравшиеся демонстрируют сплоченность и наперебой подбадривают друг друга:
— Надоело прятаться. Устали бояться.
— Пусть видят, мы за Россию.
— Хоть наши дети и внуки будут жить счастливо.
— Страшно немного, но мы ждали этого восемь лет.
— Мне утром дочка с Севастополя звонила. И про взрыв знает, а все одно: иди голосуй, я за тебя буду молиться.
Пожилой мужчина везет интеллигентную старушку в инвалидной коляске. По виду устал, везет издалека, и я решаю ему помочь.
Лиза замечает инвалидное кресло, машет рукой и освобождает дверь:
— Давайте пропустим женщину.
Очередь расступается, а Лиза вполголоса отчитывает сопровождающего:
— Зачем сюда. Могли бы вызвать на дом.
Старушка в кресле слышит ее, цепляет жилистой ручкой и заглядывает в глаза:
— Мне девяносто, дожила. Я учитель истории, а тут взаправдашняя история. В такой день и дома? Об этом в учебниках напишут.
Люди замолкают, осмысливают слова старой учительницы и приосаниваются. Они тоже творят историю.
Я завожу коляску в павильон. Лиза узнает меня, мы здороваемся. Она меняется в лице:
— Михалыч наш вчера…
— Я был там, видел.
Она отводит меня в сторону:
— Почему он? А где были другие?
Я думаю. Почему он герой, а я опять в стороне? Герои погибают, а я выживаю. Контуженная голова возвращает к моменту взрыва. Михалыч забегает в автобус в поисках опасного рюкзака. Он кричит, чтобы все вышли. Счет идет на секунды. Организатор теракта в «девятке» замечает провал исполнителя и посылает сигнал на взрывное устройство.
Я понимаю, почему Михалыч не раздумывал:
— Михалычу сразу поверили. Мне бы нет. Он всех спас.
— Кроме себя, — добавляет Лиза. — Я с ним почти год, всякое бывало. Помнишь, как дрон-камикадзе на нас…
Она осекается, хмурится, вспоминает. Мегафоны на рынке транслируют добрые советские песни. Собравшиеся у павильона слушают, на напряженных лицах рождаются улыбки. Лиза впускает для голосования очередную группу. Дождавшиеся открыто радуются. Настроение Лизы тоже меняется.
Она возвращается ко мне:
— Не хочу о прошлом. Здесь все ради будущего. А ты зачем?
— Прошлое не отпускает, — честно признаюсь я.
Лиза дружески треплет меня по голове:
— Девчонки таких любят.
— Каких таких? Чокнутых?
— А кто еще всегда по-людски.
— Наш Михалыч вчера. Вы сегодня. — Я спохватываюсь: — А раньше тем более.
— Скажешь тоже. От любого бойца на фронте пользы в тысячу раз больше.
Я не успеваю возразить. Неугомонная Лиза возвращается к обязанностям волонтера. Я завидую ее энтузиазму. Все-таки она из тех чокнутых, которые всегда поступают по-людски.
Иду дальше, нахожу знакомый павильон «Ремонт телефонов». Жму руку одноглазому мастеру. Кутузов воодушевлен, как и все, и жаждет поговорить.
— Я в первый день проголосовал. А ты?
— Так я же из России.
— Тогда ответь. То, что мы в Россию обеими руками — это не вопрос. А вы нам рады?
Вопрос застает врасплох. В таком ракурсе я не задумывался. Надо, так надо. А чтобы радоваться, нет времени.
Отвечаю, как есть:
— За Крым я радовался, а за вас воевать пошел.
— Только за нас? — придирается Кутузов.
Вспоминаю напутствие Чапая.
— Мы воюем за наше будущее, за Россию. А радоваться будем после Победы.
— Для нас референдум уже победа, — признается Кутузов. — Жаль, что за мир еще придется повоевать. Контуженый, ты знаешь, из-за чего НАТО бесится и с нами воюет?
— Хотят быть главными.
— Они бесятся, потому что убеждены, все стремятся в Европу. У них всё лучшее, все рвутся к ним. Это платформа, на которой базируется их исключительность. А мы выбрали Россию. У них ум за разум, как так? Платформа треснула, они зашатались. Паникуют и сами себе вредят.