Корделия
Шрифт:
— Разумеется. Но это не совсем подходящее зрелище для жены Брука Фергюсона из Гроув-Холла. Тю-тю!
У него был нездоровый цвет лица. Денди, вышедший в тираж.
— Как поживает Брук? — спросил он, идя с ней рядом и стараясь попасть в такт.
— Спасибо, очень хорошо.
— Должно быть, благодаря вашим заботам, дорогая.
Корделия не ответила.
— В газетах пишут, что в прошлом месяце он читал свои стихи в Атенеуме. Жаль, меня там не было. Как, бишь, его величают — вторым Шекспиром?
— Мне неинтересна эта тема.
— Знаю. Но
— Да, благодарю вас.
— Слишком хорошенькая для Брука. Не представляю, как вы его перевариваете. Честное слово. Неужели вы никогда не испытываете потребности в перемене?
— Чего — компании? Да. В этот самый момент. — Она немного ускорила шаг. Казалось, Мэссингтон не расслышал ее ответа.
— В таком случае вспомните обо мне. Я доставлю вам море удовольствия. Вы обиделись?
— Да, очень.
— Так я и думал. Ладно, сменим тему. Что, если нам зайти куда-нибудь выпить? Здесь за углом есть весьма приличное заведеньице.
— Нет, спасибо.
— Вы, значит, поддались им, — уже другим тоном произнес Дэн. — Крючок, леска, поплавок… Смирились с их непроходимым ханжеством, продали тело и душу. Когда я впервые познакомился с вами, вы были прелестной девочкой, перед которой открывались все дороги. А теперь вы — жалкий инвалид.
— За что вы их так ненавидите?
— Это не ненависть, а презрение. О да, я много дал бы за возможность сбить с них спесь!
— Потому что ваша сестра была несчастлива с Бруком?
— Потому что они ее угробили.
Корделия сказала:
— Вот уже два года вы на них нападаете при каждой нашей встрече. Почему бы вам не обвинить их публично — и покончить с этим?
— Доказательства, — ответил Дэн, и на какое-то мгновение его выступающие зубы скрылись за поджатыми губами. — У меня нет доказательств. Иначе они бы тут не расхаживали с высоко поднятыми головами, как сущие праведники. И все же — куда девались оставшиеся пилюли? Маргарет либо довели до того, что она сама приняла их все, либо кто-нибудь из них сознательно дал ей смертельную дозу снотворного. Иначе этого не объяснишь. В любом случае, они несут ответственность за ее смерть.
— Если бы у доктора Берча возникли малейшие подозрения, он обратился бы в полицию.
— Берч — закадычный приятель Брука, они вместе учились в школе. А старикан помог ему получить практику.
— Вы считаете его способным поставить на карту всю свою карьеру, чтобы угодить Фергюсонам?
— Ну… — Мэссингтон смерил ее пристальным взглядом. — Он задолжал им кучу денег. Вам это известно?..
На протяжении двух лет ее замужества эти гнусные наветы — в форме намеков — носились в воздухе, не подтвержденные и не опровергнутые.
Корделия провела вечер за чтением дневника Маргарет. В ее последних заметках трудно было отыскать нечто такое, что подтверждало бы инсинуации Дэна Мэссингтона. Хотя общий тон записей свидетельствовал о прогрессирующей деградации. То были излияния больной, неврастеничной и очень несчастной женщины. Сегодня она с головой уходила в религию, а
"У меня такое чувство, будто мир ускользает от меня. Хочется выть и цепляться за кровать и все прочие, нужные и дорогие мне предметы".
Окончив чтение, Корделия отнесла дневник обратно на чердак и спрятала на прежнее место между книгами. Вернувшись к себе, она обвела спальню глазами, как бы вызывая в воображении картины минувших дней. Она представила себе лицо с миниатюры лежащим на подушке: черные лоснящиеся волосы разделены на прямой пробор; тонкие, аристократические черты искажены болезнью; тумбочка возле кровати заставлена лекарствами; в воздухе носится приторный запах больничной палаты. Здесь она угасала на глазах. И если подозрения Дэна Мэссингтона несправедливы в буквальном смысле, то разве нельзя сказать, что в переносном — они вполне оправданны?
Перед тем, как лечь спать, Корделия дважды бралась за перо, чтобы написать Стивену, и дважды откладывала. Ей было необходимо поделиться с ним своими сомнениями. Она испытывала острую потребность в его любви. Чтобы он ободрил ее и заглушил угрызения совести.
За ночь нервное возбуждение схлынуло, и утром Корделия в третий раз взяла в руки перо.
"Миссис Фергюсон благодарит мистера Кроссли за любезное приглашение посетить в среду "Варьете" и готова встретиться с ним в Таун-Холле в семь часов вечера."
В среду она пораньше отправилась в красильни и провела там все утро, а за обедом предупредила дядю Прайди и тетю Тиш, что обещала вечером навестить родных, так что пусть они ее не дожидаются. Тетя Тиш заметила, что это не очень-то удобно — разъезжать по ночным улицам, даже в собственном экипаже.
Перед тем, как переодеться, Корделия снова сходила на чердак и, взяв дневник, спрятала его в сумочку. Она посоветуется со Стивеном.
Вечер был теплый, но довольно-таки ветреный. Взятый ею кэб тащился, как черепаха, но Корделия не спешила. Она с интересом разглядывала встречные экипажи и колеблющиеся на ветру газовые фонари. В конце Кинг-стрит она попросила остановиться. Здесь было не такое интенсивное движение. Ученая собака переводила через дорогу слепого старика в шелковой шляпе и живописных лохмотьях. В отдалении играла шарманка.
Завидев "викторию" Стивена, она вышла из кэба и подождала, пока он подъедет ближе и спрыгнет на мостовую.
— Делия! Что случилось?
Она протянула ему руку.
— Ты не хотел видеть меня сегодня?
— Как не хотел! — он заплатил ее кэбмену. — А где старик Фергюсон?
— Отлучился на пару дней.
— Милая! — они переходили через дорогу, но он все равно продолжал говорить. — Давай немного пройдемся пешком, здесь каких-то несколько ярдов. Еще успеем перекусить. — Он взял ее руку в свою. — Из твоей записки я ничего не понял. Целый день места себе не находил.