Корделия
Шрифт:
— Я решила для разнообразия придать ей официальный вид.
— Чудовищно! У тебя нет сердца!
— Есть, — возразила она. — Иначе я не была бы здесь.
Стивен вгляделся в нее.
— Ты какая-то другая. Подними вуаль и дай мне заглянуть в твои глаза.
— Ты удивлен, что я явилась без приглашения? Расстроила твои планы? Пришлось отделаться от какой-нибудь другой дамы?
Он вскинул голову и захохотал.
— Ну, знаешь, я понятия не имею в чем дело, но ты нравишься мне такая!
Они подошли к театру. Люди толпились у парадного входа. Под ногами у них вертелась мелюзга в лохмотьях, горластая и полуголодная.
Вечером,
Они поднялись по лестнице, мимо светящихся изнутри хрустальных колонн. Время от времени взгляд Корделии выхватывал в толпе женщин, и даже вполне прилично одетых. Наверху служитель в униформе со множеством позолоченных пуговиц в знак приветствия приложил два пальца ко лбу и с любопытством взглянул на Корделию. Стивен провел ее мимо стойки, за которой выпивали несколько посетителей, и далее — в свой личный кабинет. Здесь их встретил еще один служитель — мальчик лет тринадцати или четырнадцати.
— Морис, скажи, чтобы нам принесли ужин прямо сюда. И чтобы больше не беспокоили. Понял? Меня ни для кого нет.
— Да, сэр.
Из кабинета они вышли в маленькую гостиную с небольшим столиком на двоих. Стивен закрыл дверь.
— Это так чудесно, что я не верю своим глазам. Расскажи мне, как это получилось. Времени достаточно. Я распорядился не начинать представление без моего сигнала.
Корделия огляделась.
— Надо же, какая ты важная персона. Иметь право отложить представление…
— Это ты — важная персона. Позволь мне… — он потянулся к вуали.
Корделия сама подняла ее, и он впился жадным взглядом в ее лицо.
— Ты постоянно меняешься. Я даже не начал по-настоящему узнавать тебя. — Он коснулся ее щеки. — Господи, мне всякий раз приходится знакомиться с тобою заново!
Глава XIX
Они поужинали — смеясь и болтая. Корделия пребывала все в том же приподнятом настроении, словно все напасти канули в Лету.
Стивен и сам оттаял рядом с ней. После ужина он провел ее по узкому проходу в ближайшую к сцене ложу, отгороженную от нее ажурной решеткой. Здесь были позолоченные кресла и тяжелые бархатные портьеры.
— Когда-то дамам не разрешалось посещать мюзик-холлы, поэтому для знатных особ придумали такие ложи, чтобы они могли любоваться зрелищем, не рискуя быть узнанными.
Корделия глянула вниз. Только что начался первый номер. Актер, одетый как рабочий, с глиняной трубкой во рту и шляпе без полей, исполнил шуточную песенку. Но Корделию больше интересовал сам театр. Перед сценой, параллельно ей, стоял длинный стол — за ним сидела и курила веселая мужская компания. Остальные столики были разбросаны по всему залу, как в школьной столовой; все места были заняты. Девять десятых аудитории составляли мужчины. Над дальним концом
Корделия делила внимание между сценой и своим кавалером, а он с нее глаз не сводил, отмечая ее реакцию на каждый номер, испытывая волнение от ее близости — он мог в любое мгновение заключить ее в объятия. Она то и дело с улыбкой поворачивалась к нему; их лица почти соприкасались. Они разговаривали шепотом: Корделия задавала вопросы либо делала замечания, а Стивен отвечал ей.
После каждого номера из-за ближайшего к сцене столика вставал импозантный мужчина с военной выправкой и восковыми усами и начинал хлопать, а зрители охотно следовали его примеру. Когда же аплодисменты стихали и вновь поднимался занавес, он зычным, хорошо поставленным голосом объявлял следующий номер.
По голубому потолку были рассыпаны золотые, неизвестные науке созвездия. Арку над авансценой украшали белые гипсовые завитушки и золотые и синие цветы. Над полукругом сцены виднелись розовые бутоны из ситца. Корделия догадывалась, что сказал бы по этому поводу мистер Фергюсон, но ее впечатление не пострадало.
Возможно, на нее действовало присутствие Стивена. Ей понравились "Братья Раузы" — два маленьких, очень серьезных человечка с абсолютно бесстрастными лицами, в черном трико и с черными усиками. Они кувыркались и соединялись в немыслимые акробатические фигуры; жарили яичницу, стоя на проволоке — причем выражение их лиц оставалось прежним.
Мисс Лотти Фримен понравилась ей несколько меньше. Артистка вышла в слишком обтянутом, телесного цвета трико с блестками и дешевой бижутерией; на голове у нее красовался котелок с загнутыми полями. Этот костюм показался Корделии вызывающим, а сопрано мисс Фримен — чересчур писклявым. Зато мужчины пришли от нее в восторг и без конца вызывали. У Корделии возникло ощущение, будто ей открылась доселе неведомая сторона жизни.
Общая атмосфера зала, теплая и дружелюбная, оказалась лучше, чем она ожидала. Ей импонировал маленький оркестр, аккомпанировавший выступающим, веселые, зажигательные мелодии и весьма непосредственное поведение музыкантов, которые в паузах курили и переговаривались. Иногда в зале звякали ножи и вилки: какой-нибудь проголодавшийся зритель терял интерес к происходящему на сцене и уделял больше внимания еде. Но большинство довольствовались пивом и легкими закусками. Человек с военной выправкой обращался ко всем — и зрителям, и артистам — по имени и запросто обменивался с ними шуточками. Под конец дальний угол зала утонул в голубоватых клубах дыма.
Синьор Палермо был неподражаем, однако несколько затянул свой номер; зрители заерзали. Кто-то прочел трогательный отрывок о замерзшей собаке. Потом снова вышла мисс Лотти Фримен, в пальто и кепи путевого обходчика; на этот раз Корделия отнеслась к ней с большей симпатией. Девушка затянула песенку "Обходчик", при этом она попросила зрителей подпевать. Все хором грянули:
Напрасно стараюсь смотреть веселей — Душа веселиться не хочет. Любовь изменила — отныне милей Ей стал путевой обходчик.