Королевская аллея
Шрифт:
— Двусмысленности нам крайне неприятны. Однако… — Господин Зимер пытается справиться с зашкаливающими эмоциями гостьи. — Однако и у нас сейчас живут два постояльца, которые оба носят фамилию Калькройт, хотя не состоят в родстве.
— Сокровище сердца… При чем тут Китай? Такое и во сне не приснится! — Эрика Манн, проведя рукой по лицу, отмахнулась от призраков прошлого.
Запрет
Номера 600 и 601 находились в юго-западной части. Для чердачного этажа они оказались просторнее, чем можно было предположить. Особенно поражала дверь, соединяющая два помещения. Не какой-нибудь наполовину забаррикадированный лаз, а настоящая двустворчатая дверь, белесая эмаль на которой, правда, потрескалась и частично отшелушилась. Да и что касается мебели: здесь, наверху, кто-то скорее собрал, как сорока, всяческие остатки, нежели попытался должным образом оборудовать скошенное пространство мансарды. Шкафы украшены резным узором «косичка» и кое-где сохраняют следы огня. Зеркало туалетного столика должно служить и для одевания. Два современных коктейльных кресла с поврежденной мягкой обивкой стоят возле стены.
— Красиво спокойно, — отметил Анвар.
Индонезиец удобно устроился на кровати. Он лег поверх одеяла — в рубашке, брюках, носках — и, чтобы расслабиться после долгого хождения по улицам, вращал, до хруста в суставах, стопы.
Клаус с ним согласился. Он сел возле туалетного столика и положил ноги на стеклянную столешницу — которая, правда, оказалась слишком жесткой, так что пришлось взять подушку и подсунуть ее под пятки.
— Сейчас мама-Хойзер варить колбаски и поет.
— Колбаски не варятся, а шкворчат на сковородке.
— Шкворчат?
— В жиру. Так что разлетаются брызги.
— Наш суп был тяжелый.
— Первоклассный чечевичный суп от Даузера{126}. Достопримечательность Дюссельдорфа. Весь город наслаждается им вот уже сто лет.
— Здесь всегда камни в желудке.
— Желудок привыкает. После можно выпить шнапса.
— Шнапс это хорошо. От него красиво едет крыша.
— «Едет крыша» ты знаешь, а вот «шкворчать» — нет.
— Анвар смышленый, но знает не всё по-немецки.
— Не говори о себе в третьем лице. Это звучит по-дурацки. Или ты хочешь строить из себя милого дикаря? Анвар большая жажда. Ты это я.
— Ах, хорошо, хорошо. Я это ты. Оба одно. Мужчины и так братья. С рождения мира до конца.
Клаус Хойзер нахмурил лоб. Порой у него закрадывалось подозрение, что Анвар не просто определяет многие ситуации — например, когда они присядут на парковую скамейку, чтобы полюбоваться на что-то, и когда двинутся дальше, — но что этот его покладистый товарищ вообще располагает очень точными планами жизни — вплоть до обстоятельств будущей кремации одного или другого из них. Неудивительно, что он, Клаус, всякий раз обращается к младшему за советом: Светлую рубашку или темную, Анвар? Мы поедем в Гонконг или в Индию? Ты не знаешь какое-нибудь домашнее средство против солнечного ожога? Без Анвара — немыслимо, подумал Клаус Хойзер, тогда уж лучше сразу умереть. Иногда это восточно-азиатское чудище, непонятно почему, обижалось и по целым дням не произносило ни звука, но потом опять — в Китае — уже к первому адвенту начинало с энтузиазмом украшать рождественскую елку бумажными дракончиками и рисовым печеньем. Возможно, они уже давно сделались тенями друг друга. Если они не засыпают рядом, это как если бы тебе ампутировали конечность. Против периодического храпения, которое с возрастом, кажется, становится неизбежным, помогает тщательно дозированный, рутинный пинок. В худшем случае можно протянуть руку и зажать храпящему ноздри. Он, правда, тогда резко вскочит, но ничего плохого с ним не случится. Но все, что свойственно тварным существам, в конечном счете есть благо и вернейший признак жизни. Только двое мужчин могут вполне понять чувства друг друга, это с очевидностью вытекает из их одинакового устройства, наверняка так же обстоит дело и с женщинами. Смешения, как известно каждому, только усиливают тяготы и хаос, которых в нашей жизни и так предостаточно. Это никто еще не опроверг.
Анвар повернулся на бок и принялся изучать немецкую газету. Почти всю первую страницу заполнял материал о самоубийстве бразильского президента Жетулиу Варгаса{127}. Пистолетным выстрелом в сердце этот южно-американец предотвратил угрожавший его власти военный переворот и дальнейшие обвинения в коррупции против членов его семьи. Шрифтом поменьше было набрано сообщение, что Мао Цзэдун в Пекине впервые встретился с ведущим западным политиком — в лице британского лидера оппозиции Эттли{128}. Неужели Запад поверил в прочность этого коммунистического режима? Более вероятно, что британцы хотят спасти Гонконг. Оба политика пили ароматный чай, курили сигареты и угощались печеньем. Мао, в серой военной форме, казался очень загорелым, как будто он много бывает на солнце. Такая газета — идеальное средство, чтобы улучшить свое знание языка, особенно если тематика статей тебе более или менее знакома.
— Шквор-т-шат, — повторил, чтобы лучше запомнить, индонезиец. — Из сковородки брызги жира.
Клаус Хойзер слушал его лишь вполуха:
— Виланд Вагнер инсценирует{129} в венской Государственной опере «Парсифаля».
Анвар пожал плечами. Его больше заинтересовало другое сообщение, казалось, противоречащее британскому визиту вежливости в красный Пекин: американский президент Эйзенхауэр запретил в США коммунистическую партию{130} и борется с профсоюзами. — Странная новость из самой свободной страны свободного мира. — Ага, а вот даже репортаж с картинкой: в городе Франкфурт-на-Майне собираются построить храм, чуть ли не мечеть. Приверженцы веры Бахаи{131},
— Что такое ЕОС? — обращается азиат к своему другу, сидящему у туалетного столика.
Клаус Хойзер задумывается:
— Мм… объединенные…? Не знаю. Я слишком долго отсутствовал.
— План создания ЕОС провалился{132}, — читает вслух Анвар. — Франция отказалась вступить в Европейское Обо-ро-нительное — о, что за слово! — Сообщество… Франция не хочет, чтобы другие, немцы, получили право распоряжаться французской армией…
— Ее можно понять. Но сие означает, что французы были уже почти готовы к сотрудничеству с немцами. Поразительно — ведь прошло всего девять лет после кровавой бойни.
— Всё возможно — чтобы против Востока.
— Наверное.
— Франция аут, — прокомментировал ситуацию Анвар. — С лета Индокитай свободный. Дьенбьенфу{133}! — не без гордости упомянул он место финального поражения французских войск во Вьетнаме. Новость об этом событии распространилась по родному ему Дальнему Востоку как лесной пожар. Европа отступала: сперва из Индонезии, теперь вот из Ханоя, а вскоре отступит отовсюду. Ну и что будет делать Европа, когда останется сама по себе? Расколотая на множество перемешавшихся фрагментов? Но, возможно, европейцы достаточно хитры, чтобы, другим способом, вновь утвердиться повсюду: благодаря своей технике, банкам, торговле, а также английскому, французскому и голландскому языкам.
— Надеюсь, в Ханое еще функционирует опера, да и железная дорога не пострадала; балы в честь национального праздника французов, на берегу Меконга, тоже были не лишены привлекательности: фейерверки, «Марсельеза» и вальсы… — ностальгически заметил европеец.
— Мы сами можем праздновать, — откликнулся его друг. Газета «Райнише пост» охватывает восемь страниц, так что тут было что намотать на ус; палец Анвара скользил по строчкам. — Твои соотечественники бегут во фф-торую Германию.
— В советскую зону? Да ну? Нам бы тоже туда съездить разок, чтобы посмотреть, что и как. Дрезден уничтожен. Ужасно. Крестьяне больше не имеют собственной земли, земля теперь принадлежит всем. Восточные немцы лишь частично работают на себя. Когда они добровольно устраивают ночную смену, то делают новый железнодорожный вагон за свой счет, для всех. Восточные немцы, Анвар, дороже всех расплачиваются за войну. Они очень много всего посылают в Россию и не получают пакетов из Америки. И потом, сразу за Одером — за рекой — теперь всё кончается. Там уже не Германия, а Польская народная республика. Невероятно! (Вернувшегося на родину это удивляло больше, чем его спутника.) В буквальном переводе «народная республика» означает: «народное народное дело» {134} . Как неуклюже! Бреслау {135} , можно сказать, больше нет: теперь, думаю, он называется как-то иначе. Слава богу, я в этом не участвовал — в том, как немцы угробили все наследие предков. Вели себя, словно душевнобольные. Страна никогда от этого не оправится. Чувство своей вины, сохраняющиеся шрамы… Такова цена за случившееся. — Punktum [22] .
22
Точка, конец (лат.).
— Пунктум? Звучит как Бандунг или Паданг.
— Punktum, это itu berarti tamat, akhir, — перевел Клаус Хойзер латинское выражение на язык Суматры.
И тут же с кровати ему сообщили, что «президент» западногерманской разведывательной службы, некий «господин Джон», со всеми своими познаниями, бежал в «Германскую Демократическую Республику» и что вслед за этим западным хранителем тайн за железным занавесом скрылся, вместе с семейством, Шмидт-Виттмак — глава гамбургского отделения Христианско-Демократического Союза и депутат бундестага{136}. Неужели человечество еще не устало от вражды? «Мы строим новый город»{137} — так, кажется, называлась красивая, современная «школьная опера» Пауля Хиндемита, в постановке которой когда-то участвовал и он сам, как один из хористов? Дайте мне камни, я буду делать песок. Дайте мне воду, я буду делать известь… Песня звучала проникновенно, просто и обнадеживающе, это было за несколько лет до отъезда из Германии… Он выбирал, всякий раз, приватный срединный путь между предъявляемыми индивиду требованиями и партийными группировками: после долгой прогулки до южного кладбища спокойно дремать в мансардных комнатах, иногда обмениваться мыслями с кем-то другим и, по возможности сохраняя чистую совесть, впитывать разные впечатления. Что еще, более незыблемое, можно осуществить? Бытие, как бы ты ни напрягал свою волю, остается импрессионизмом. Впечатления подстерегают нас повсюду, чувственное восприятие — это кисть, мозг и душа — полотно. Пусть когда-нибудь знаток истолкует концепцию и порадуется деталям. Вообще же имеет смысл вспомнить, что человек не всемогущ, а — в лучшем случае — проявляет геройство, но чаще лавирует и уклоняется от неприятностей. Клаус Хойзер поднял глаза от книжных страниц, наслаждаясь покоем. Но как же такой покой хрупок! Как быстро он сменяется яростью. Вот и братья Анвара, с которыми тот наверняка в детстве радостно черпал из одного горшка свой наси-горенг{138}, недавно, как они оба знают, участвовали в кровавых карательных акциях против голландцев.