Королевская канарейка
Шрифт:
И вспомнила! Когда была подростком, мне снилось иногда, как смутная высокая фигура, — рогатая, тёмная и вроде бы страшная, но я её не боялась — несёт меня, ступая по огню, доходящему ей до колена. И я спокойно лежу в её объятиях, а когда меня бросают в огонь, лечу туда, не то чтобы радостно, но с сознанием, что это правильно — и согреваюсь, как никогда в жизни. И становлюсь собой: чистым, весёлым и страшным пламенем.
Замерла, уставившись на Трандуила, и Силакуи, ударив посохом, радостно возвестила:
— Хорошее предзнаменование! Богиня
Мы шли сквозь неё, и в меня летели цветы. Женские руки надели венок мне на голову.
Пройдя насквозь и выйдя на поляну, увидела отдельно стоящую группу, примерно дюжину эльфов. Улыбнулась, встретившись взглядом с Леголасом.
— Богиня, это лучшие лучники народа эльфов. Любой достоин стать стрелком. Выбери, кому ты отдашь стрелу, — и мне тут же поднесли тонкую белую стрелу на подносике.
Взяла. Она была легка, немного сыровата и шершава — от рун, покрывавших её поверхность. И даже немножко гнулась, как прутик.
— Не смотри на неё сейчас. Просто отдай избранному.
И я протянула стрелу принцу.
— Всё, осталось немного, не смотри на него больше, — Силакуи увлекала меня к столбу, не дав попрощаться.
Я обернулась и увидела, как Леголасу подносят чёрный, древний на вид лук; он спокойно взял его и начал натягивать тетиву, примериваясь. Споткнулась, но была подхвачена Силакуи:
— Вперёд, вперёд, сейчас не надо останавливаться.
Она торжественно подвела меня к столбу и почтительно склонилась. Я поняла, чего она ожидает: что я сниму плащ и отдам ей. Тоскливо сглотнула, думая, что нехорошо заставлять ждать пожилую уважаемую эльфийку, и потянулась к завязкам.
Ощутила голым телом палящее солнце, лёгкий ветерок и взгляды.
Ступила босыми ногами в душистую копёшку цветов, насыпанных у подножия, повернулась к толпе лицом и прислонилась к столбу. Чьи-то руки тут же привязали к нему — мягкими, увитыми цветами верёвками, совершенно обездвижив.
— Это поможет не шевелиться, богиня, и не упасть после выстрела, — предупредительный успокаивающий шёпот совершенно не успокаивал.
И я подняла глаза, встретив стылый взгляд эльфийского принца поверх стрелы.
54. Стрела в сердце
Пальнул я в девушку, пальнул в хорошую
По обстоятельствам, а не со зла
Ю. Ким
Вот всё-таки удивительно, у людей, например, хирург отказывается резать больного, если это его родственник. Переживает; боится, что рука дрогнет. Леголас же, судя по всему, не переживает, и руки у него не дрожат.
Сжалась и затаила дыхание в ожидании удара и непредставимой боли. Глаза не закрывала — хотелось видеть принца, пока могу.
Ничего не случалось. Он ждал, и я снова задышала. Сердце грохотало в горле. Леголас, посмотрев на меня, вдруг опустил лук и засмеялся. Скорчил уморительную укоряющую гримаску, как фотограф, пациент которого вместо того, чтобы делать «чи-и-и-из», дуется. Всё это показалось вдруг таким ненастоящим, нестрашным, игрой. Он же не собирается в меня стрелять, это шутка!
Расслабилась и засмеялась в ответ.
И в тот же миг
Никогда не думала, что умирать так приятно. Чувствуя себя новорожденной счастливой бабочкой, наконец-то освободившейся из кокона, взлетела повыше и с приязнью осмотрела собравшихся. Приблизилась к принцу и с тщеславной радостью поняла, что его трясёт. Что всё, что можно, отдал он этой успокаивающей обманной пантомиме и хладнокровному выстрелу в нужный миг, и сейчас, когда от него уже ничего не зависит, к нему пришёл отходняк. Я эдак беззаботно запорхала вокруг Леголаса. Он не видел меня, с болью глядя куда-то в сторону. Обернулась туда — ой, какая красивая молодая женщина! Нравится мне. Она, наверное, интересной была… пока не умерла.
И тут же осознала, что смотрю на себя, умершую и провисшую на верёвках. Порадовалась, что себе вчуже я оказывается нравлюсь. Приблизилась было, но торчащая в груди стрела смущала. Отвернулась к принцу, на него смотреть было интереснее — и огорчилась немного его белому окаменевшему лицу и страданию в глазах. Выходит, симулировал весёлость и уверенность. Но что ж так-то прям! Ой, да было б из-за чего переживать! Духом-то мне лучше и веселее! Хэхэй!
С логикой, кажется, стало хуже, чем было… может, оттого и веселее… а, всё равно! В этих синих небесах есть что-то прекрасное, и мне нужно туда. Посмотрю только ещё немного и полечу.
Вокруг столба организовалась очень слаженная, но полная скрытой паники суета: кто-то срезал верёвки; рогатая фигура — ах да, это же Трандуил! — подхватила сползающее тело. Со мной (хотя разве ж это я?) на руках король стоял тёмным истуканом, и перед ним на открытом пространстве проявлялось что-то большое, занимающее едва не всю поляну. Потихоньку стало понятно, что это усечённая пирамида с лестницей, ведущей наверх. Я с любопытством полетела вокруг, пытаясь понять, из какого материала пирамида сделана, но так и не поняла. Полупризрачная, громадная, с лестницами с четырёх концов и жертвенником наверху, она так и не проявилась до конца. С четырёх концов к ней подходили четыре шамана. Двое местных, двое из Лотлориэна. Мне были представлены все четверо, но сейчас я даже имён не могла вспомнить. Подлетела поближе к одному из них, пытаясь понять, что они делают. Он поднял глаза и улыбнулся в мою сторону, и я поняла, что он меня видит. Хотела подлететь ещё ближе, но зрение стало меняться: эльфы всё меньше походили на эльфов — и всё больше на свет. Шаманы окутались сиреневым бледным пламенем, с гудением побежавшим наверх по ступеням. На вершине потоки встретились — и там взметнулся костёр. Для меня пирамида становилась всё более вещественной, пламя всё более ярким, а вот собравшиеся вокруг бледнели. Хорошо видела я уже только Трандуила, начавшего подниматься наверх, по колено в огне.