Короли Вероны
Шрифт:
Пока Скалигер разорялся, его люди оттеснили мавра в переулок. Толпу как ветром сдуло – однако разбежалась ли чернь в поисках зачинщика или же страшась гнева Скалигера, Пьетро сказать не мог.
Голова гудела, когда измученный Пьетро опустился на ступени. На этих ступенях он провел несколько часов – если, конечно, принимать в расчет показания пульса, бившегося в висках. Поднял юношу барджелло.
– Пойдем-ка в дом, парень, – произнес он, тряся Пьетро за плечо. – Надобно показать тебя доктору.
Пьетро позволил себя поднять.
– Спасибо, синьор.
– Ну и дурак же ты, парень, – продолжал Виллафранка, качая головой. – С другой стороны, никогда не видел смельчака, который в то же время не был бы дураком.
Пьетро скривился от боли.
– Куда он делся?
– Не волнуйся, мы поймаем этого ублюдка.
– Да я не о нем. Где мавр?
– Ах, мавр! Страшный зверь, да? Может, он и язычник, но, клянусь, немного я видел подвигов, подобных этому! Ох, я же забыл – мы ведь несколько лет ничего о нем не слышали.
– Кто он такой? – не отставал Пьетро.
– Ах да, ты же не знаешь! Его называют Арус – одному богу известно, что это значит. Мавр – невольник личного астролога донны Катерины. Чертов колдун. Я почти хочу, чтобы его сегодня же прикончили. И хозяина за компанию.
«Невольник астролога Катерины?»
– А вы как сюда попали, синьор Виллафранка?
– Так же, как и ты. Правда, у тебя ловчее получилось. – Виллафранка указал на свою левую лодыжку, сильно распухшую. – Наверняка перелом. Пойдем-ка вместе к врачу. Имей в виду: первым делом Фракасторо заставит тебя помочиться, затем понюхает мочу, затем попробует. Если запах и вкус ему не понравятся, он выставит мочу, чтобы на нее слетелись мухи. А уж если мухи слетятся в больших количествах, дело твое дрянь.
Пьетро прищурился.
– Это Кангранде?
– Да – ищет похитителя со всеми моими людьми. Мне же приказано позаботиться о тебе. Не волнуйся. Он наверняка сам к нам придет, вот только найдет злодея. Давай-ка скорее к врачу. – Пьетро запротестовал было, но доблестный барджелло охладил пыл юноши: – Слушай, парень, нам с тобой сейчас даже улитки не поймать, не говоря уже о похитителе. Так что будь умницей и лучше от души напейся.
В суматохе, воспоследовавшей неудачному похищению, юный Монтекки исчез. Он появился через двадцать минут, во всеоружии – при нем была книга. Пробравшись сквозь толпу на пьяцца дель Синьория, Монтекки сквозь низкую западную дверь проскользнул в церковь Санта Мария Антика. Не будь его голова занята другим, он бы задумался вот над чем: каково должно быть душевное состояние человека, который несет в храм Божий книгу под названием «Ад»?
Закрыв за собой дверь, пока гуляки на площади чего не заподозрили, Монтекки огляделся. В церкви было тихо и совершенно темно. Юноша стряхнул снег с плаща и на ощупь стал пробираться к алтарю. Башмаки его оставляли на плитах пола мокрые следы. Впереди тьма расступалась пред единственною свечой. Руки юноши, сжимавшие книгу, дрожали. Он обогнул колонну и остановился.
– Джаноцца.
Девушка стояла на коленях. Прежде чем обернуться на зов, она осенила себя крестным знамением.
– Я подумала, если меня хватятся, пусть лучше застанут за молитвой. Тогда я скажу, что исповедовалась.
– Разве вам есть в чем исповедоваться?
Девушка вспыхнула и взяла Марьотто за руку.
– Я здесь, чтобы увидеть вас.
– Знаю. Я рад, что вы со мной.
Она была совсем близко, лица их разделяла одна пядь. Монтекки жарко дышал.
– И я рада, – прошептала Джаноцца, заглядывая юноше в глаза. – Ах вы бедняжка! – воскликнула она, увидев снег на его темных кудрях. – Вы, наверно, ужасно замерзли.
– Мне кажется, я больше никогда в жизни не почувствую холода.
– Не зарекайтесь.
Ее дыхание обжигало ему щеку.
– Значит, у нас куртуазная любовь, – заметил Марьотто.
– Что? – не поняла Джаноцца.
– Я люблю недоступную девушку.
– Какая же я недоступная? Я бесстыжая.
На секунду их щёки соприкоснулись. Марьотто ощутил у скулы трепет длинных ресниц Джаноццы. Едва дыша – под белой кожей в горле точно родничок пульсировал, – девушка за руку подвела Марьотто к исповедальне.
– Что вы де…
– Я хочу, кавальери, чтобы вы мне почитали. Если я буду внимать вам, я не смогу смотреть на вас. Я никогда не услышу ни единого слова, что вы произнесете от себя. – И она кивком указала юноше на дверь, предназначенную для священника.
Чувства переполняли Марьотто, поэтому он не протестовал, даже когда Джаноцца закрыла за ним дверь. Она успела заранее зажечь свечу в исповедальне. Сама Джаноцца вошла в келью для кающегося.
– Простите меня, отец, ибо я согрешила.
Первые три вопроса, какие обычно священник задает исповедующемуся, застряли у Марьотто в горле.
– Прочти трижды «Славься, Мария» и подойди поцеловать меня.
– Ах, отец! – воскликнула девушка. – Если вы не можете придумать ничего другого, лучше начинайте читать.
Марьотто послушно расстегнул застежку переплета и раскрыл книгу. На фронтисписе имелась надпись. Перевернув страницу, юноша прочел:
– Nel mezzo del cammin di nostra vita… [54]
Барджелло оказался прав: Скалигер действительно вернулся в палаццо через час. Ни на лоджии, ни в гостиной к тому времени почти никого не осталось. В гостиной Скалигер обнаружил только Антонио, Пьетро и Виллафранка – они лежали на кушетках, сдвинутых, чтобы сподручнее было раздавить бутылку. Окровавленные подушки свидетельствовали, что кушеткам место теперь не в гостиной, а на свалке. Фракасторо и Морсикато наложили повязки и ждали, не появятся ли еще пострадавшие. В дальнем углу на топчане распластался мертвецки пьяный Марцилио да Каррара.
54
«Земную жизнь пройдя до половины…» (ит.) (начало «Божественной комедии» Данте).
– Надеюсь, вы не все вино выпили, – произнес Кангранде. На нем по-прежнему не было фарсетто, однако рубашка стала заметно чище за счет растаявшего снега.
Пострадавшие обернулись на голос. Оба доктора подхватили Кангранде под руки и заботливо усадили на кушетку.
– Вы двое хорошо дополняете друг друга, – заметил Кангранде, взглянув на Антонио и Виллафранка. – А со своими лубками тянете на переплет увесистого тома.
– Да, лучше и правда пустить меня на переплет – хоть какой-то толк будет, – проворчал Виллафранка.