Корона графини Вревской
Шрифт:
перекатываюсь в сторону кустов. На меня сыпятся подрубленные ветки. Я вскакиваю на корточки и делаю бросок за деревья. Эти патронов не жалеют, спиной чувствую, как смачно пули впиваются в стволы. Вдруг стрельба прекращается.
– Где он?
– Черт его знает. Они озираются и водят стволами во все стороны. Я успеваю проскочить еще два метра ближе к ним. Бородатый парень что-то услышал и опять веер смерти пронесся над головой. Но тут патроны кончились и он торопливо начал переставлять рожки. Я
подпрыгнул и упал ему на ноги. Мы валимся на дорожки и катимся вдоль скамейки, а
второй мечется рядом и орет.
– Витек, Витек. Оттолкни его, иначе тебя задену. Бандит на мне, зато мои руки на его горле. Он скребется, пытается оторваться от меня, но тут его кадык хрустнул и парень стал в конвульсиях дергался. Другой еще
ничего не понял и бегает рядом, умоляя подставить меня под его ствол. Я поймал момент и выкинул ногу на дорожку, парень споткнулся и нелепо упал на скамейку. Не знаю как, но мне удалось скинул труп и высвободить часть тела.
– Тася? Тася? Тишина. Я бросил оружие и побежал к дому. Тася неподвижно лежит за деревом.
– Тасенька. Осторожно приподнимаю ее голову и тут моя рука стала мокрой. Я вытягиваю ее на свет и вижу красноту кожи. Рву ей кофту и прижимаюсь ухом к груди. Тишина.
– Тасенька. Где-то воет сирена милицейской машины. Как нудно идет время. Меня допрашивают уже сто раз. Уже под утро выпускают из участка домой. Я добираюсь до квартиры и плюхаюсь на первый попавшийся стул. Вот
так, Таську потерял. Непрерывно звонит телефонный звонок. Вяло беру трубку.
– Сашка, это Коля Басманов. У нас беда. Только что сообщили, что убили главного.
В парадной киллеры пристрелили Семеныча.
– У меня тоже несчастье. Только что убили Тасю.
– Да что ты говоришь? Кажется на нас пошли в открытую. Я бросил трубку. Через три дня похороны. На кладбище полно народу, слышны гневные выкрики, прощальные слова. Хоронят двух хороших людей, а ведь могло все быть иначе. Как она сказала, я тебя предала один раз, теперь..., впрочем теперь, ты погибла как на фронте, еще неизвестно кто кого победил. Дома я переписал статью о Коняеве. Прошло три дня, в редакции пока временный главный, это осторожный полный человек, по моему он трус.
– Нет, Саша, твою статью не могу пропустить.
– Почему же, Семеныч разрешил...
– А я не могу. Он погиб из-за этого. Могут погибнуть все.
– Вы трус... Главный пыхтит и наливается краской.
– Может быть я и трус, но пока на этом месте... не позволю проливать дальше кровь... Ты сейчас в ярости и не думаешь об остальных, посмотри вокруг, вон Ася,
талантливая журналистка, мать двоих детей, за что она должна погибнуть, а Иванов
Генадий, умница, самый гениальный оператор в чем он виноват, посмотри на остальных. Газета выпустит статью и нас взорвут, эти люди погибнут.
– А вы не подумали о других, кто не в стенах нашей редакции. Тысячи людей будут жить на грязной помойке и будут медленно загибаться от излучения. Там же будет рождаться наше молодое поколение, оно тоже быстро постареет и сгниет, а почему? Да потому что наш главный - жалкий трус. Он устало развел руками.
– Мне очень жаль, что мы не поняли друг друга. Я поступил по другому. Размножил статью в десятках экземпляров и пошел отправлять во все стороны, на телевидение, в газеты, в прокуратуру, в ФСБ, президенту и даже в "Гринпис". Меня выловили на улице. Подъехала "Волга" и двое человек с улицы ловко втолкнули
в ее распахнутые двери. Очкастый следователь перебирает бумаги.
– Расскажите, Александр Сергеевич, как вы докатились до такой жизни?
– Это до какой?
– Сколько вы изнасиловали и убили девочек и девушек?
– Да вы что?
– Ничего. Придется отвечать перед законом. Сейчас проведем опознание и если вас опознают, то уже ничего вам не поможет. Меня сажают перед стеной среди четырех парней, вешают третий номер и яркий свет обрушивается на нас, напротив же - наоборот, свет гаснет. В темноте женский голос кричит.
– Это он.
– Какой номер? Скажите громко.
– Третий. ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Расстрелы в тюрьме начинаются только ближе к зиме. Нас в камере четверо и мы с ужасом ждем этой поры. Пока еще лето, но осталось два месяца до исполнения приговоров. Худенький Коля сидит по-турецки на своей койке и неторопливо рассуждает.
– Есть понятие, везет и не везет. Везет, это когда ангел помогает тебе делать дела чисто, а вот стоит обидеть его, он тут же заставляет тебя сделать глупость.
– Выходит глупость делаешь не ты?
– это задает вопрос наш ученый, бывший врач, доктор от медицины Виктор Беленький. Он стоит под форточкой и с наслаждением смолит сигарету.
– Значит глупость заставляет тебя делать ангел?
– Вот именно. Шестнадцать раз я выходил на дело и все было чисто. А вот на семнадцатом... Похулил по пьянке бога и на следующий день напоролся на неприятности.
– Хороши неприятности, - усмехается доктор, - четверых человек зарезал...
– Вы не поверите, но мне казалось и сейчас кажется, что не я поднял на них руку,
а кто то руководил мной. Кто мог знать, что эти несчастные тогда окажутся дома? Только он всевышний и если бы я с ним был в ладу...
– Одним словом, ты не виноват, все что ты делал, это судьба злодейка.
– Вот именно.
– Тогда с Сашей совсем плохо дело, он с детства насолил богу, теперь его все время ведет только плохой ангел, он поэтому почти десять раз изнасиловал и убивал молодых женщин и девочек... Саша это я. Мне как раз попалась интересная книжка про любовь, но я в пол уха слушаю их разговор.
– Конечно, - подтверждает Коля.
–
– Сашка, - орет доктор, - да отвлекись ты, лучше скажи нам за что ты обидел с детства ангела хранителя.
– Иди ты... Чего привязался то?
– Во..., - подводит итог Беленький, - даже сейчас бедный Сашка не может отвязаться от давления оказываемого на него злым ангелом. Из него злость так и прет. Мне не хочется вступать в дискуссию, я делаю вид, что продолжаю читать.
– Ты сам то, док, - это слышен бас четвертого заключенного нашей камеры отпетого
бандита Кешки Рулевого, валяющегося на койке, - под каким давлением, блин, людишек то резал.
– Я их не резал, я им давал умереть спокойно.
– Они лыбились небось перед смертью.
– Можно сказать так. С радостью шли.
– Врешь, док. В этот момент, блин, на их роже был только ужас или изумление.
– Это у тебя так, а у меня все были добровольцы. Они с радостью шли на смерть.
– Сволочь, ты, док.
– За что же я так удосужился получить такое звание?
– А потому. Я, блин, не могу так... красиво говорить, но нутром чувствую, хреновей тебя здесь нет.
– Это хорошо, что ты еще что то чувствуешь. Такие бандюги как ты, обычно не имеют чувств, когда совершают грязные дела, они только просыпаются в камере перед смертью...
– Ах, ты, дерьмо, - койка зашевелилась и Кешка сделал попытку подняться, - я тебя, блин, сейчас умою кровью. Я отстранил книжку и с интересом смотрю за событиями. Кешка конечно сильней доктора, но... у него сейчас черная тоска и двинуть как следует рукой ему не хочется... Но тут положение спасает Коля.
– Мужики, вы что охреновели что ли. Через пару месяцев все вы перед стеной умоетесь кровью... Зачем она нужна раньше то. Эта "мудрая речь", остановила петухов и Кешка с облегчением опять валится на койку. Слышен стук в окошко двери. За нами иногда следят.
– Раньше каждому смертнику по камере давали, - как бы невзначай замечает доктор,
– а теперь все камеры переполнены, нас всех и затолкали сюда.
– Нет, одному нельзя, лучше когда с кем нибудь поговорить надо..., - отвечает ему Коля.
– Перед смертью не наговоришься, - цедит сквозь зубы Кешка. Опять в дверях стук, но в этот раз они открываются.
– Эй, Селиванов, на выход. Селиванов это я. Отбрасываю книжку и иду к двери. Огромный надзиратель, говорят в бытность один из известных бандитов, открыл дверь. Он пропустил меня в коридор
и поспешил запереть камеру. Мы идем, как суда по шлюзам, дожидаемся, когда откроются одни решетчатые ворота, потом, когда ты вплывешь в следующий коридор, они закроются, открываются другие и так далее. Меня приводят в комнату "свиданий". Там сидит мой новый адвокат, уже немолодой Григорий Иванович Семенов.
– Здорово, Саша.
– Здравствуйте, Григорий Иванович. С того момента, как завертелось мое дело, это уже третий адвокат. Я сажусь напротив него.
– Чего-нибудь новенькое есть?
– с надеждой спрашиваю его.
– Я ездил в верховный суд, они еще не пересматривали твое дело...
– Но... пока они размышляют, меня могут за одно со всеми расстрелять.
– Не имеют права, хотя... я навидался много и знаю, что по глупости или умышленно могут сделать что угодно, даже плюнув на закон. Поэтому и тороплю их. Собственно говоря, я еще почему здесь? Несколько раз перечитывая твое дело, я наткнулся на один пустячок. Мария Чирикова, основной свидетель обвинения, утверждает, что когда ты ее насиловал на чердаке, то поранил ее кольцом, нанеся царапину по скуле.
– Ну и что?
– Вот читаю выдержку из протокола. "Вопрос защитника: - С какой стороны была у вас царапина? Ответ свидетеля: - С правой стороны. Вопрос защитника: - Вы уверены в этом? Ответ свидетеля: - А как же. Вот и в медицинском освидетельствовании написано - с правой стороны. Вопрос защитника: - Тогда непонятно. Кольцо у обвиняемого на правой руке, вы лежали к нему лицом. Он мог оцарапать вам только левую сторону. Ответ свидетеля: - Я отбивалась и мотала головой во все стороны, он задел меня
рукой, когда я повернула голову на лево..." Ну, как тебе эта выдержка?
– Не знаю, вроде бы ни к чему не подкопаешься.
– Подкопаешься. Кольцо то у тебя... круглое с небольшим наплывом на лицевой стороне, где выдавлен знак зодиака, сидело оно на третьем пальце, и как бы ты им
не мотал , никогда не нанесешь царапины. Я с удивлением рассматриваю свои пальцы. Хотя на них кольца и нет, его сняли с меня, когда посадили сюда, но мысленно представляю, какой оно формы и как удобно
вросло под подушку пальца.
– А ведь правда же.
– Вот, вот. Сегодня схожу к экспертам, попрошу их сделать заключение по поводу царапины. На снимке в деле она есть.
– Григорий Иванович, а вдруг эта стерва скажет, что царапина от ногтей...
– Не спеши, пусть экспертиза даст ответ.
– Кольцо то у меня изъяли...
– Это хорошо. Никто не скажет, что мы его подсунули. Ты, Саша, только не дрейфь.
Мы еще поборемся.
– У меня были адвокаты, тоже боролись..., но...
– Я понимаю другое. Милиции нужен был виноватый. Уже сколько смертей, а убийцы нет. Вот ты и попался, а дело хорошо состряпали. Свидетели указали на тебя, алиби нет, суд обвинил. Да здравствует наша милиция. За это дело, наверное, кое кто уже награжден и поощрен.
– А ведь вы в меня поверили, Григорий Иванович. Другие нет, даже мои прошлые защитники были уверены, что защищают убийцу.
– Они очень плохие психологи... Давай, Саша, закруглятся, мне надо спешить, подать заявку на экспертизу. Вот подпиши эту бумагу, это заявление в прокуратуру