Корона графини Вревской
Шрифт:
фельдшера, пусть через каждые шесть часов вкалывает наркотик, он знает какой. Мы
недавно накрыли большую партию. Бесчастный...
– Я, товарищ полковник, - наш громила надзиратель ел его глазами.
– Под вашу личную ответственность... Проследить, чтобы было все выполнено, если фельдшер будет взбрыкиваться, или все продал..., вы знаете что делать... Удави его, но товар достань. Пошли дальше. Все убираются.
– Ты понимаешь, что-нибудь?
– я спрашиваю доктора и тоже киваю на Кешку.
– Знаю. Эта, сволочь, посадит его на иглу, а потом резко бросит давать дозировку. Бандит после этого сойдет с ума, либо повесится, либо перережет себе вены.
– Посмотри сейчас, что с ним. Доктор пальцами просматривает Кешке зрачки, потом прощупывает пульс.
– Очухается. Ты бы лучше сам о себе позаботился. Пока нет надзирателя, стяни наволочку, сунь под рубаху, теплее будет. Конечно 12 градусов не ноль, но все же... Я так и делаю. Только заправил на себе складочки,
– Ну, ты, падло, - он кивает мне, - пошли. Я стал философом, чтобы не замерзнуть и не сойти с ума от одиночества, мысленно вспоминаю книги, спорю с неведомыми оппонентами или "пишу" книги. Через три дня,
вползаю в знакомую камеру. К моему удивлению, там появился маленький Коля, он сидит на стуле и при моем появлении, глупо хихикает. Доктор с огромным фингалом и содранной кожей на лице, неторопливо листает оставленную мной книжку. Кешка выглядит молодцом, на его лице только желтые пятка, прошедших синяков, сам он стоит у окна и смотрит на меня блестящими глазами.
– Привет, ребята.
– Здорово, - рявкает Кешка.
– Привет, Саша, - отвечает доктор. Только Коля по прежнему глупо лыбится.
– Какие новости?
– Все по старому. Лучше брейся быстрей, - говорит док.
– Иначе опять в холодную загремишь. Я подхожу к тумбочке и с удивлением вижу вместо моей безопасной бритвы, ржавое подобие станка.
– Чего это?
– Это тебе начальник прислал, вместо твоей...
– Сволочь. Намыливаю лицо и пытаюсь соскрести щетину.
– Док, я не могу, дай свою бритву.
– Саша, это испытание тебе придумал начальник, он предупредил, что если кто-нибудь из нас тебе поможет, то он всю камеру продержит на голодном пайке. Так что неси свой крест... Продолжаю скрести щетину с кожей с лица. Кровь капает в раковину, но делать нечего и остается отмакивать порезы и раны холодной водой. Док вырывает страничку из книги и протягивает мне.
– На.
– Зачем?
– Залепи кусочками ранки и кровь остановишь, и заживет быстрей. Там в типографской краске, есть какие то доли свинца... Я послушно рву страничку на кусочки и залепляю все лицо.
– Док, что с Колей?
– Тронулся. Хорошо хоть не агрессивен.
– С Кешкой?
– Этот кайфует, его не бьют, не трогают. Пошел на поправку. Только колют во всю.
– А ты сам?
– Я то? Получаю от надзирателей по морде, все тело в синяках. За каждое пятнышко
на полу или на стенке - бьют. Но как видишь, цел.
– А этот, мудак, по прежнему к нам ходит?
– Ходит. Воспитывает. Сейчас сам убедишься. Как всегда начальник появляется в окружении надзирателей. Мы все вскакиваем, даже бедный Коля подпрыгивает и в его глазах появляется разум. Первый попадаюсь я.
– Ну и рожа. Постой, постой, да ты залеплен рваными страничками из книги. Значит
портишь народное имущество. Так, так, - он задумался, - что же мне с тобой делать? С одной стороны, надо тебя к суду подготовить, с другой стороны все время здесь нарушает распорядки... Пожалуй, я тебя сегодня в карцер не загоню, твой адвокат мне надоел, все хочет встретится с тобой. Я тебе дам день отдыха, а
завтра утром пойдешь опять проветриваться, зато получишь двойную норму, шесть дней карцера. После такого приговора, я ему стал не интересен. На очереди доктор.
– Надеюсь, у тебя все в порядке?
– Конечно.
– Зубочисткой толчок чистил?
– Конечно.
– Покажи щетку. Доктор из тумбочки достает зубную щетку, с наполовину изношенным ворсом, и крутит перед носом начальника, тот кивает головой, подходит к толчку и внимательно его исследует.
– Вижу, исправляешься, - и тут наш садист взрывается.
– А изо рта у тебя воняет.
Значит брезгуешь свою пасть чистить. Док молчит.
– Бесчастный, помоги ему потом почистить зубы этой же щеткой. Теперь полковник подошел к Кешке. Надзиратели напряглись и, на всякий случай, взяли его в кольцо.
– Не плохо выглядишь. Синяки сошли. Бесчастный как дозы?
– Усилили, товарищ полковник.
– Прекрасно. Жалобы есть?
– Иди ты..., - шипит Кешка.
– Раз стал огрызаться, значит нет. Сколько там у нас прошло, почти три дня. Мало. Дам тебе еще три дня, а там... на коленях будешь ползать, молить о своей смерти... Кто там еще? Этот идиот. Колю от его голоса трясет и слезы бегут по щекам.
– Хочешь сдохнуть? Тот кивает головой.
– Так чего тянешь? Бесчастный, дай ему веревку, пусть повесится здесь на кровати. Я еще гуманный, даю тебе право - умереть. А вы, - он кивает нам, только попробуйте отговорить, я вас, ваше же говно, жрать заставлю. Вся эта свора палачей уходит из камеры. Док плюхается на табуретку.
– Бандюга, - беззлобно говорит он Кешке, - ты хоть понимаешь, что тебя ждет?
– Иди ты...
– Значит не понимаешь. Я видел, что такое ломка от больших доз, ты на стенку потом полезешь.
– Лучше о себе подумай, блин. Я бы посочувствовал твоим зубам.
– Что верно, то верно, эта, сволота, либо мне сегодня скулу своротит, либо выбьет все зубы. Трудно, бандюга, чувствовать себя бесправным, но ты знаешь, даже до своего близкого
– Зачем это?
– удивился я.
– Публики кругом нет, никто тебя не похвалит.
– Я не на публику играю, я сейчас веду свою маленькую борьбу с этими озверевшими
подонками. Они мне говорят, сдохни, а я буду им назло жить.
– Док, это не борьба, это жалкое существование отмирающих существ. В нашем случае, борьба, это побег, это биться смертным боем со своими врагами. Вон, Кешка, тоже в миру зверь, сил у него много, сидя здесь, мог бы удавить эту гадину, однако слаб духом...
– Это ты про меня?
– шипит бандюга у форточки.
– А про кого же.
– Заткнись. Я им еще покажу.
– Хвастун, один раз по настоящему врезал палачу, но не доделал работу до конца, так и сейчас сдрейфишь.
– Сам врежь.
– Трус. Кешка покраснел от ярости, напыжился для прыжка ко мне, но тут док заметил.
– Кешка, а ведь слабо тебе перебить горло начальнику. Бандюга застыл.
– Нет. Не слабо, это моя мечта.
– Через три дня она кончится твоя мечта. Это надо делать раньше. Вон посмотри на
Колю, видишь идиота, ты будешь таким. Кешка повернулся головой к стене и уперся в нее лбом. Загремели запоры, появился
наш надзиратель. В руках у него небольшой кусок веревки. Он подошел к Коле и рявкнул.
– Эй, ты, засранец, вот я принес тебе подарок. Делаешь это так. Вот петля, куда суют голову, а этот конец я привязываю к верхним прутьям кровати. Смотри, идиот. Коля затравлено глядит на него.
– А дальше, выбрасываешь ноги вперед, - с наслаждением раздвигая петлю, говорит Бесчастный, - и все... С тобой, - он тыкает пальцем в дока, - я разберусь потом,
а ты, - это уже ко мне, - на выход. Там твой адвокатишко, хочет поговорить. Пошли недоносок.
– Саша, что это с тобой? Весь в порезах, похудел, побледнел... Григорий Иванович сочувственно смотрит на мое лицо.
– Новый начальник применил новую методику к смертникам. Его кредо, не надо на них тратить пулю, надо, чтобы смертник покончил с собой сам. Я не вылезаю из карцера, но это еще рай, по сравнению с остальными несчастными...
– Понятно. Надо тебя быстрей вытаскивать от туда.
– Есть надежда?
– Есть. Помнишь, мы говорили про рану, на лице свидетельницы?
– Помню.
– Повторная экспертиза не могла подтвердить, что это нанес ее ты...
– Но это же здорово.
– Конечно, самое важное, все зашевелились. Это даже наше счастье, что кольцо твое в тюрьме украли и осталось только его описание.
– Почему к счастью?
– Примета такая, кольцо воруют, жить дольше будешь.
– Шутите, Григорий Иванович, а мне до начала смертной казни осталось чуть больше
месяца.
– И все же, не имеют права и не посмеют, ты еще верховный суд не прошел.
– Посмеют, по новой методике начальника, я должен умереть раньше.
– Тогда слушай. Самое важное я тебе не сказал. Нашли убитыми и изнасилованными еще двух девочек. Это уже четвертый случай после твоего ареста. Теперь милиция в
панике и похоже на тебя скоро придет запрос.
– Когда скоро? Меня надо уже сегодня вытащить с этой камеры.
– Саша, я все постараюсь сделать, но нашу бюрократию не пробить.
– Григорий Иванович, вы моя последняя надежда. Я уже два года шастаю по тюрьмам и не вижу в моем деле ни конца, ни края. Тут забрезжил рассвет, неужели мне чуть-чуть не дотянуть до правды?
– Дотянешь. Когда тебя переведут в общую камеру, я еще кое-что расскажу, про то как предъявили тебе обвинение.
– Почему сейчас нельзя?
– Не время еще. Сегодня я послал пять телеграмм в различные инстанции по поводу тебя, жди перемен.
– Через шесть дней меня прикончат.
– Почему через шесть?
– Это время, я буду в карцере, когда выйду, тогда может быть конец. Начальник придумает что-нибудь похлеще карцера и тогда все.
– Саша, я все постараюсь сделать. В камере, зловещая тишина. Док с распухшей физиономией, вяло развел руками.
– Он тебя избил, док?
– У меня нет четырех зубов, - шипилявит тот. Из ярко красных губ вырвалась предательская струйка крови. Док подошел к раковине, сплюнул туда и промыл лицо.
– А где Коля? Док промывал рот и поэтому ответил Кешка.
– Повесился, придурок.
– Неужели сам?
– Почти, когда пришел этот надзиратель..., Бесчастный, только под его взглядом и
одел петлю. Мать его, суку такую...
– А с тобой что сделали?
– Ничего, вкололи лошадиную дозу, теперь кайфую.
– Что у тебя?
– спрашивает меня док, оторвавшись от раковины.
– После того как меня посадили, произошло еще четыре изнасилования и убийства девушек.
– Значит тебя оправдали?
– Нет. Милиция ни как не может с этим смирится. Говорят, это новый маньяк, хотя все приемы одни и те же.
– Я тебе говорил, они все купленные.
– Наш полковник тебя так просто не выпустит, блин, - хмыкает Кешка, - даже если ты будешь не виновен, он тебя все равно пришьет.
– Посмотрим. Утром за мной пришли и отвели в карцер. Я просидел еще шесть дней и понял, что еще одна такая одиночная пытка и сойду с ума. Мой надзиратель ведет по коридору к моей камере. Он сегодня любезен, как то