Корона графини Вревской
Шрифт:
о пропаже кольца.
– Как? Это же мое алиби, оно должно хранится здесь в кладовой.
– Его украли, но это к лучшему. Пока наше тактика - напомнить о себе прокуратуре.
– Хорошо, Григорий Иванович, до свидания.
– Пока. В камере идет разговор о правах человека. Мое появление, только на миг отвлекло всех.
– Сашка, ты был у адвоката?
– задал вопрос Коля.
– Да.
– Ну и как?
– Пока никак. Мое дело еще не прошло Верховного суда.
– Никак еще надеешься?
– Конечно. Надеяться никогда не поздно.
– Правильно. Вот я например, уже все инстанции прошел, обращаться уже не куда, а
все же надеюсь на правозащитников.
– И в чем?
– Говорят, что в России отменят смертную казнь и введут пожизненное заключение.
– Хрен редьки не слаще, блин, - раздается бас бандита, - это как пытка, сидеть в
четырех стенах и видеть все время твою противную харю.
– Ты ее видеть не будешь, - петушиться Коля, - там нас по отдельным камерам посадят, это точно. Так что гнить будешь один.
– Заткнись, паскуда. Ты мне с утра надоел. Паскуда затихает. Доктор в это время сидит за столом и мусолит мою книжку.
– Чем бы заняться? Это, дерьмо, я уже читал. Плохо, когда делать нечего. Это настоящая пытка. Правильно говоришь, Коля, один будешь гнить. Представляешь, встал с утра и делать нечего...
– А ты пиши картины, книги, мастери макеты, что там еще...
–
– Во первых, кто тебе это позволит, а во вторых, если позволят, то нужно одно маленькое но..., это яростное стремление жить. В стенку застучали. Кешка насторожился. Мы сидим тихо и ждем, что он нам сообщит, бандит один знает тюремную азбуку. Наконец стало тихо.
– Ну что там?
– первый не выдерживает Коля.
– К нам назначили нового начальника тюрьмы. Старого отправили на пенсию.
– Ну и что, нам то от этого не легче.
– Новый начальник идет с обходом и скоро будет здесь.
– Хрен с ним, пусть идет.
– Это тебе не хрен... Фамилия нового начальника, Бараш. С этой, сукой, я встречался раньше, поганая теперь будет у нас жизнь.
– По моему нам уже терять нечего...
– Это как сказать, блин, этот тип до конца смерти так тебе жизнь испортит, что сдохнуть захочешь сам и как можно быстрее. Я сажусь напротив доктора и забираю свою книжку.
– Извини, док.
– Ничего. Все хочу спросить тебя, у тебя родственника Селиванова Петра Сергеевича не было?
– Был. Брат моего отца. Он жил в Москве. Скончался два года тому назад от рака кости.
– Все точно. Он лечился у меня.
– Так это ты его..., док?
– Я. Смотрю на него в замешательстве.
– Зачем?
– Он сам меня просил. Понимал, что мучает не только себя, но и семью. Обычно таких в больницах не держат, отправляют помирать по домам. А этот умирал долго и
никак не мог... Я пришел к нему и тут больной взмолился, дай... что-нибудь такое, чтобы помереть. Сжалился, дал яда... и ушел. Утром позвонили - помер.
– А как же врачебная этика, как же...
– Не спеши. Скажи честно, ты сам считаешь, я неправильно поступил с гуманной точки зрения?
– Не знаю.
– Правильно сказал. У нас никто этого не мог правильно оценить, кроме ФСБ. Я ведь многим такую услугу помереть оказывал. Все равно нашелся доброхот, который на меня капнул. Эти серьезные товарищи два года за мной следили. Все учли, насчитали и доказали шестнадцать случаев убийств. Только не могли точно насчитать тех, кому я до этого помог умереть. Как твоего родственника, например.
– Неужели так было трудно доказать, все убийства?
– Это целая наука, Саша. Я раньше работал в военном институте, в самом секретном
отделе, был там специалистом по ядам. Для тебя, профана, объясню. Яды бывают разные, органические, неорганические, быстродействующие, замедленные, в основном
нервно-паралитические. Я работал с натуральными ядами, замедленного действия. После того, как жертва его примет, то самое быстрое, это через день, у него может остановиться сердце, а самое большее... может и через неделю. Медикам всегда трудно оценить, почему именно так умер человек. Только тщательный анализ может установить следы яда, но как правило, даже если они его и выявят, никто уверенно не может сказать, что пациента отравили, может он того... съел чего-нибудь.
– Вы делали уколы?
– Ни за что в жизни, почему КГБ и не могло так долго докопаться... Есть такой жидкий каучук, под названием - латекс, он тоже бывает разных сортов. Вот я и подобрал себе такой прозрачный... кисточкой наносил на руки, давал высохнуть. Руки покрывались тонкой прозрачной пленкой. В эту пленочку я вдавливал ядовитый порошок или пальцы обливал всякими жидкостями, потом естественно..., сушил. Прихожу к пациенту, осматриваю пальцами его глазницы, рот, нечаянно провожу рукой по кромке стакана, кружки, трогаю вилки, ложки. Так и невидимо и передаю яд. Они даже и не понимают, как он к ним перешел.
– А вы c такими зараженными руками со здоровыми не здоровались?
– Смотря по обстоятельствам. Обычно яд через кожу не проходит, ему нужна влажная
среда - рот, глазницы. Даже если поздороваюсь, то мой клиент, если руку не помоет, может естественно отравиться. Иногда я наношу латекс только на одну левую руку и заражаю ее, чтобы правой можно было писать, есть и держать всевозможные вещи.
– Как же вы эти яды доставали?
– Собирали по всему миру, в Африке, на Амазонке, в Индонезии, везде. Я когда ушел из института, часть ядов утащил с собой. Украл в общем. Вот они и пригодились. У мамы еще остался запас, в шкатулке. Уникальная коллекция, в мире ни у кого таких нет...
– Док, а ты веришь, что я изнасиловал и убил одиннадцать девушек или девочек?
– Нет. Слабоват ты для этого, Саша. Может кому и переломаешь ноги, но дальше... Просто попал в полосу неудач и все.
– Больше всего обиднее, что пристрелят то не за что.
– Обидней за нашу страну. За ту систему, которая создала вокруг нас обстановку доноса и неправильных законов, за те силовые органы, которые не уважают в нас человека. Бывают всякие ошибки, но за такие..., надо их самих судить, а я уверен, что их даже поощряют.
– Довольно туманно, док. Может с твоей колокольни, ты и прав, но я бы всех не стал материть. Я действительно не мог доказать своего алиби и суд поступил как считал нужным.
– Тебя били следователи?
– Били.
– А тебя бить не должны и этим все сказано... Мы замолчали. В дверях загремел ключ. дверь открылась и в камеру вошло несколько
человек.
– Всем встать, - раздается команда. Мы с доком поднимаемся со стульев, Колька скатывается с кровати и лишь ленивый Кешка неохотно отрывается от койки. Стоящий впереди моложавый полковник презрительно глядит на нас.
– Кто такие? Мы молчим, но за спиной офицера кто то услужливо говорит.
– Это все смертники, товарищ полковник.
– Почему все в одном месте?
– Камеры переполнены. У нас таких мест еще шесть. 24 отдельных камеры не найти.
– Ладно. Почему днем сидят и валяются на койках? Разве на них нет распорядка? Все молчат. Полковник подходит к Кешке.
– Чего то твоя рожа мне знакомая. А... да это Константин Рулевой. Допрыгался значит. Я тебе еще тогда, во Владимирском изоляторе, предсказал твое будущее. Очень рад, что твой гнусный конец придет в моей тюрьме. Но..., зная тебя и мою слабость к твоей поганой харе, я постараюсь его ускорить. Думаю, до расстрела, ты сам пролезешь в петлю. Сегодня у меня прием, вверенного мне учреждения, я тебя за нарушение распорядка не засуну в карцер, но в следующий раз... обеспечу все страдания на полную катушку, - он повернулся к доктору.
– А вы кто?
– Человек...
– Вы уже кочерыжка, а не человек. В этой камере людей нет, есть только тени. Капитан, - обращается полковник к свите, - научите этих... недоумков, отвечать по форме.
– Есть, - слышится из толпы.
– За что сидишь?
– продолжает приставать полковник к доктору.
– За гуманное отношение к людям.
– Издеваешься значит. В карцер его на трое суток. А ты за что?
– это уже обращение ко мне...
– Не знаю.
– Ага, значит, ты невинный и считаешь, что тебя не за что, ни про что засудили?
– Так оно и есть.
–
– полковник уставился на Колю.
– Нечаянно порезал четверых.
– Бедненький, так сказал - прямо плакать хочется. К следующему моему обходу вылежишь эту камеру, чтобы блестела как... яйца. Надзиратель...
– Я, - говорит бывший бандюга в форме.
– Надеюсь все слышал?
– Так точно.
– Если точно, то исполняйте. Начальник тюрьмы со свитой уходят. Кешка опять валится на кровать. Коля растерянно топчется на месте. Я и док плюхаемся на стулья.
– Так о чем мы не договорили в прошлый раз?
– спрашивает меня доктор.
– Били ли меня следователи...
– Во... во..., это новая порода мерзавцев, выращенная в нашей стране. Они из песчинки могут сделать ком со слона. Для них нет правды, есть приказ сверху или звон монет. Были бы у тебя деньги, ты бы хоть сотню баб изнасиловал или зарезал,
тебя бы оправдали. Русская мудрость великая штука..., как она гласит. Украл кусочек хлеба - посадят, украл вагон - отпустят.
– А прокуроры разве лучше?
– Это паскуды. Они уже лопаются от денег переданных им бандитами. Заметь, ни одного крупного дела не раскрыто, все по мелочи.
– Мы, разве не крупное дело? Мы же не воры какие-нибудь...
– Ты не заплатил, я не заплатил, Колька не поделился, Кешка глуп, - кто же здесь
крупный? Опять загремела дверь. Появился надзиратель.
– Ну-ка, вы, - он кивает мне и доктору.
– Пошли проветриваться. За три дня я оброс и похудел. Холод карцера не давал заснуть и все три дня промучился, пытаясь подремать, сжавшись плотным комком... Мы опять в "своей" камере. Кешку не узнать, его лицо распухло и кровоточит, Колька стал запуганным как зверек и со скрипом двери, сжимался до минимальных размеров. Никто уже не лежит на койках, все чинно сидят или ходят по камере.
– И почему я его только не убил?
– вдруг говорит Кешка.
– Ты случайно не про начальника?
– Про него, блин. Во Владимирском изоляторе представилась такая возможность. Он тогда был нашим воспитателем и однажды, напившись, пришел в нашу камеру. Я бы мог его там удавить, да вот кореши, не дали. Испугались, что за круговуху добавят... Такую, падлу, блин, с удовольствием бы раскрошил на кусочки.
– Эта, падла, сейчас крошит нас, - говорит док.
– Скоро он сюда придет, - хмыкает Кешка.
– Зачем?
– Нашу камеру взял под личный контроль. Он же из бывших воспитателей, а им все неймется. Коля как то сразу засуетился, в его руках появилась тряпка и он стал обходить камеру смахивая невидимую пыль с кроватей, стола, стульев и пола. Новый начальник не поленился придти. В окружении трех надзирателей, он предстал перед нами.
– Встать, - лихо кричит один из надзирателей. Мы поднимается и стоим перед этим гнусным человеком. Прежде всего попало мне с доктором.
– Почему не бриты?
– завопил начальник.
– Мы только что прибыли из карцера, - за меня отвечает доктор.
– И этот час отогревались здесь, вместо того, чтобы привести себя в порядок. Это
полное разгильдяйство. Этих двоих, опять в карцер, на двое суток. С нами покончено, теперь можно взяться и за остальных. Наш воспитатель с удовольствием разглядывает Кешку.
– Ты очень не аккуратен. Нельзя так мордой тыкаться в стенку или спинку кровати. Кешка со злобой глядит на него.
– Почему так плохо заправлена твоя койка?
– продолжает паясничать начальник. Ребята, вы покажите ему потом, как надо заправлять одеяло. Это надо понимать так - опять мордобой. Кажется начальник нашел к нему свою форму "воспитания". Теперь следующая жертва, бедный Коля. Начальник пальцем проводит по кровати и, не найдя ничего, идет к толчку. Здесь можно найти целый букет зацепок.
– А это что? Кто то из вас насрал мимо очка и вы поленились даже промыть его. А ну пойди сюда, - полковник манит Колю пальцем, - что же ты так к порядку плохо приучен? Теперь, вылижешь очко так, чтобы оно сияло и даже не пахло, а поможет тебе в этом надзиратель. Коля в испуге отшатывается. Начальник доволен, на сегодня он провел "мероприятие". Его лицо охватила слащавая улыбка, оглядев нас садистским взглядом, он уходит. Надзиратели смотрят на нас с ненавистью.
– Ну вы, двое, - палец одного из них мечется от доктора ко мне, - пошли, мать вашу... Через два дня возвращаемся в камеру. Кешка сидит на стуле понурив голову. Он поднимает ее и я вскрикиваю, это не лицо, а сплошная кровавая масса.
– Сволочи, они тебя били?
– Я их тоже, - хрипит Кешка.
– Славная была потасовка, правда я быстро отключился, а они уже меня метелили без сознания.
– А где Коля?
– На койке. Каюк Коле. С ума сошел. Довел его этот гад. Я подошел к койке. Худенький мальчик неподвижно смотрел в потолок и только пульсирующая жилка на лбу говорила, что он жив.
– Коля. Полное молчание.
– Док, посмотри, что с ним?
– Бесполезно. Здесь мы все больные и нам никто с помощью не придет, списанный материал. Давай лучше приведем себя в порядок, чтобы не загреметь в холодильник опять.
– Кешка, этот тип сегодня придет?
– А как же, каждый день и тот же час. Я его все же удавлю, сволочь. Мы бреемся тупыми безопасными бритвами. Я себе в кровь изодрал лицо. Начальник стоит по центру в окружении своих откормленных надзирателей. Его лицо в омерзительной улыбке.
– А где же наш маленький уборщик?
– Он болен, - говорит доктор.
– Ах болен. Снимите его и поставьте вертикально, смертники не должны болеть... Надзиратели сдергивают Колю с койки и подносят к начальнику. Коля тупо уставился
ему на живот.
– Да он притворяется, он еще смотрит... Совсем забросил уборку. Уведите его в карцер. Пусть охладится немного хотя бы на денек, там посмотрим. Он понимает, что день для Коли в холодильнике подобен смерти.
– А вы неплохо выглядите, - теперь начальник взялся за нас. Он стоит напротив меня и с любопытством разглядывает.
– Небось бритва тупая?
– У меня другой нет.
– Конечно, так зарезаться трудно. Но поможем..., так сказать, добровольно все поможем. Вспомнил, за что тебя посадили?
– Я еще не прошел Верховного суда. Скоро окончательно установят виновен я или нет.
– Неужели ты надеешься, что в суде найдутся сумасшедшие судьи. Видите ли, он распотрошил одиннадцать девочек и считает, что за это его освободят и еще думает, что вручат цветы. Цветы у тебя будут, но на могиле. К сожалению, я должен тебя додержать до суда и поэтому все время тебе необходимо освежать память. В карцер его, на трое суток. И еще, замените ем у бритву, на более подходящую... Теперь садист напротив доктора.
– А вам милейший, надо заменить ушедшего уборщика, и так сказать, привести все в
соответствующий вид. Доктор молчит и смотрит куда то через его плечо. И тут мелькнула молния, Кешка сорвался с места и что есть силы влепил начальнику в лицо. Того оторвало от пола
и он полетел к параше. Дюжие надзиратели бросились к бандиту и началась свалка. Начальник оторвал голову от пола и долго ее тряс. Потом четко произнес.
– Отставить. Надзиратели бросили окровавленное тело на пол.
– Он должен покончить с собой сам, - подытожил полковник. Битый офицер с трудом встал, отряхнул мундир, потрогал голову и распухшую скулу.
– Товарищ полковник, может быть..., - услужливо согнулся один из надзирателей...
– Тихо. Ничего не надо. Вызвать к нему, - кивает на бесчувственное тело Кешки,