Корона Меднобородого

Зубков Алексей Вячеславович

И от бесконечной дороги устал, и как не уважить хорошего человека, без помощи которого могли бы и пару недель просидеть, ожидая приема.

Секретарь и Ласка дошли до птичника. У входа их уже ждал Вольф. Передали гефлюгельшталльфюреру приказ императора. Тот, не моргнув глазом, вызвал писаря. Писарь достал толстую книгу, сделал запись о передаче ценной птицы и попросил расписаться за получение.

— С полным титулом, пожалуйста.

Ласка взял перо, обмакнул в чернильницу и красиво вывел по-русски. «Иван Устинов сын Умной, сын

боярский, из Москвы. Принял» Ласка остановился. Как эта птица по-русски будет? Мама тогда в деревне говорила. «Принял зловещую птицу Напугай…».

— С сопроводительной документацией, — добавил писарь.

«… с сопроводительной документацией», — приписал Ласка. Поставил своей рукой подсказанную писарем дату по латинскому летоисчислению.

Писарь выложил на стол толстую рукописную книгу без твердой обложки. Заголовок на первом пергаментном листе «Попугай крупный. Наставление по содержанию».

Ласка пролистал. Испанский, латынь, немецкий. Беда.

— Половина со слов птицы записана, — сказал гефлюгельшталльфюрер, — Попугай вам напомнит. Если где языка не знаете, он прочитает.

— Он что, грамотный?

— Он иногда слишком грамотный и даже с точки зрения римского права свою особу пытается толковать. Но мы на поводу не идем. По документам птица, значит птица и нечего тут.

Слуги принесли клетку с попугаем. Конечно, не ту самую клетку, которая утонула в Дунае, но тоже железную.

— Воррр? — поинтересовался попугай.

— Не вор, а честный меняла, — ответил Ласка.

Клетка из железных прутьев и сама по себе тяжеловата, а со здоровенной птицей и вовсе не руками не поднимешь. Императорские слуги продели через решетку под сводом длинную палку и таскали клетку вдвоем.

Слуги вытащили палку и ушли. Ласка уставился на клетку. Надо было тогда еще об этом подумать. Пустую почти такую же они довезли до башни без особого труда. Но как бы они ночью и тихо транспортировали клетку со злобной птицей? Держа руками за прутья? А к лошади как крепить? Как пустую? Вплотную к лошадиному боку, чтобы вот этот здоровенный клюв клевал лошадку?

На вытянутой руке не понесешь, тяжело. На спину положить боязно. Начальник птичника и писарь с любопытством смотрели, как Ласка с Вольфом попытаются клетку унести. У немцев не хватило фантазии предположить, что грузополучатель может прийти неподготовленным к получению груза.

— Слушай, птица… — вежливо обратился Ласка.

— Доминго!

— Тебя зовут Доминго?

— Да.

— Я Ласка Умной, — Ласка решил не говорить птице имя, которым крещен. Это священникам нужно крестильное имя, и перед королями-императорами-султанами положено полностью представляться, а не прозвищами.

— Что означает твое имя?

— Умный.

— Хороший знак. В моем мире человек с таким прозвищем был бы жрецом Кетцалькоатля, бога познания.

Попугай неплохо говорил по-немецки. Почти как человек, четко и понятно, хотя и не с таким выговором, как у венцев. На «р» он часто срывался в «ррр», а в остальном, если не видеть перед собой птицу, можно подумать, что человек говорит. Речь у него возникала где-то в горле, приоткрытый клюв при разговоре едва шевелился.

— Доминго, ты честная птица?

— Да.

— Если я тебя из клетки выпущу, что будешь делать?

— Ласка, ты честный человек? — спросил Доминго.

— Вот те крест! — Ласка истово перекрестился.

— Зачем я тебе?

— Один весьма ученый пан из Польши… Ты знаешь, что такое Польша?

— Знаю. Я про мир вокруг не меньше тебя знаю, хотя ничего толком не видел. Монахи очень умные и любят поговорить.

— Один весьма ученый пан из Польши звал в гости императорскую птицу. Большую, красивую и певчую.

— Ты московит.

— Я московит. А тебя приглашают в Польшу. Кормить-поить обещают, песенки слушать.

— Я не певчая птица.

— А когда выпьешь?

— Бррренди! Орррухо! Крррасное! Кагоррр! Тысяча черрртей!

Ласка посмотрел на птичников.

— Не положено, — сказал начальник, — Если только монахи носят.

— Пан Твардовский самого короля личный астролог, — сказал Ласка попугаю, — При дворе будешь жить, и по-настоящему, а не в клетке. Король такую свиту содержит, видел бы ты. Еды при дворе видимо-невидимо, любые яства кушают. И вино пьют, и бренди, и аквавиту, и коньяк, и меды ставленые. Птиц певчих в чистоте содержат, не обижают.

— Книги!

— Книги чтут. И типография у них где-то там тоже есть.

— Ведьмы!

— Что ведьмы?

— Ведьмы там есть?

Ласка задумался.

— Как без ведьм? — подал голос Вольф, — Ведьмы, ты уж извини, везде есть. Ты только первым к ним не лезь, а у них и без тебя забот хватит.

— Открррой.

Ласка начал откручивать проволоку, которой закрутили дверцу. Интересно, как убедили эту большую сильную птицу залезть в клетку по собственной воле?

— Монах сказал, забирают меня, — произнес попугай, как будто угадав мысли, — Надоело здесь. Тюрррьма.

— Кому тюрьма, а кому и полный пансион, — возмутился гефлюгельшталльфюрер, — Вон ты какой яркий да красивый. Ни разу тут у нас ни голода, ни холода не чувствовал. Жаровню с углями тебе на самый верх таскали, чтобы не мерз.

— Благодарррю!

— Сейчас зима начнется, каково бы тебе на воле было?

— Плохо, — сказал попугай, — Меня корррмить надо.

— А чем недоволен тогда?

— Корррмить надо и доверрррять! За рррешетку посадили!

— Я бы с человека побожиться потребовал, — сказал Ласка, — Но с птицы какой спрос. Под честное слово выпущу, только ты не улетай.

— Обещаю не улетать, — сказал попугай и немедленно взлетел под потолок.

Вольф бросился к дверям, но попугай спланировал на плечо Ласке.

— Как Эрррнан, — сказал он, — Только тот крррупнее был и в кирррасе. Хорррроший. Мудррррый.

С тяжелой птицей на плече Ласка добрался до постоялого двора. Вольф тащил «сопроводительную документацию». Добротную стальную клетку хозяйственные немцы тут же забрали обратно и сказали, что за нее компенсация не полагается. Обещали отдать птицу и бумаги, не более.