Корона Меднобородого
Шрифт:
— Не почем зря, а на костре посреди площади. Чтобы не пролить кровь и не дать умирающей ведьме схватить кого-то за руку. И обязательно при поддержке священника или нескольких, — девушка вздохнула, — Но серьезное дело попало в руки дилетантам. Последнее время у нас жгут или обманщиц, выдающих себя за ведьм, или дур, которые балуются мелким бытовым колдовством, или самых обычных баб по ложным доносам или из личной неприязни. Иногда не везет и настоящим колдуньям. Но редко.
— Где это видано, чтобы по доносам жечь простых баб, — удивился Ласка, — От баб миру сплошная
— Папа говорит, что перебесятся. И дядя Антон того же мнения. Они говорят, что еще при нашей жизни будет большая война католиков с протестантами, и всем станет не до ведьм. Но я не об этом. Настоящую ведьму нельзя убить безнаказанно. Если ты, конечно, не святой и не Буря-Богатырь, про которого до сих пор даже папа не знает, кто он такой или что такое. На половину подробностей, за которыми бы стоило следить, вы наверняка не обратили внимания. Предсмертное проклятие было?
— Нет. Точно нет.
— Силу она успела передать?
— Не знаю.
— На шабаше она бывала?
— Да.
— За нее будут мстить или другие ведьмы, или слуги дьявола. Понятно, что вы не такого уровня враги, за которыми стоит бегать по миру. Но если вдруг дорожки пересекутся, то вам эту Колетт припомнят.
Ласка пожал плечами.
— Я от живых мертвецов ушел, от Вия ушел, от королевских и папских палачей ушел, от татар ушел, от змея с собачьей головой ушел, из Двора Чудес ушел и от ведьм с чертями уйду.
— Ага. Папа примерно так говорит маме, когда она просит его поберечься. И у него список намного длиннее. Просто будь очень осторожен. У тебя нет за спиной такой поддержки, как у папы.
— Хорошо.
Рафаэллу в императорской конюшне знали. Многие рыцари, старые и молодые, здоровались первыми. Но все держали дистанцию. Она хорошая девушка, но не из их круга. Недостаточно благородная, чтобы куртуазно ухаживать, добиваясь руки и сердца. Но достаточно благородная, чтобы не соблазнять ее просто ради плотских утех.
Придворный шорник сделал отличное седло. Мужское повседневное, не боевое и не турнирное. И коню как родное встало, и всадница села, как тут и была. Правда, высоко получилось, хоть лесенку подставляй. И стремена не на тех местах, что у нормальных коней, а выше. Рафаэлла залезала, схватившись за специальные ручки по бокам седла и подтянувшись, чтобы поставить ногу в стремя. Шенкелями управлять получалось совсем непривычно, а шпорами и вовсе боязно.
Элефант, вопреки опасениям, в присутствии Рафаэллы оказался как бы не добрее, чем в присутствии Ласки. Типичный боевой конь, местами свободолюбивый, местами злобный, но уважающий рыцарей и овес. Довольно своенравный, зато умный. Если на его языке говорить, то и договориться можно.
Странные уплотнения под челюстью ему перестали досаждать еще к середине пути до Вены. Все потому, что проведя месяц в пути без узды, Элефант постоянно вертел головой, и шея сама по себе приработалась. Ласка, за неимением лучшей версии и ветеринарных знаний, принял их за пыхательные железы. Вопреки опасениям французского конюшего, после того, как конь хорошо повертел шеей, эти штуки не помешали надеть уздечку. Правда, рывки уздечкой Элефант крайне не любил. Мог и сбросить.
Рафаэлла показала себя хорошей наездницей, привыкшей к мужскому седлу и длинным поездкам. Она с детства любила лошадей и умела налаживать отношения с ними, не прибегая к силе. Сразу же заявила, что кататься по кругу и так умеет, а за пятьдесят золотых хотела бы получить для Элефанта рейтарскую подготовку. Хотя бы такую, как умеет ее Ветерок.
Тут Ласке пришлось учиться самому вместе с конем по тому образцу, который показывала Рафаэлла на Ветерке. Она, оказывается, умела и фехтовать, и атаковать мечом как копьем, и стрелять с седла из коротких ручных пищалей, «пистолетов».
Элефант почему-то слушался девушку. Она никогда не пыталась прибегнуть к силе, управляя конем. У нее получалось просто вовремя направить коня примерно туда, куда он и сам направлялся. И она его не боялась. Хотя даже опытные конюхи обходили стороной стойло с почерневшими перекладинами, из которого иногда вырывался короткий огненный пых.
Доминго не подвел и не сбежал. Куда и зачем ему бежать, если он здесь на полном пансионе и вовсе не в клетке. Полетав пару раз днем по городу, он еще больше уверился в том, что бежать здесь получится только в суп. На большую яркую птицу все оглядывались. Вольф прошел по окрестностям и рассказал Доминго, на какие мысли он наводит людей. Бедняки думали, как такую большую птицу правильно готовить, чтобы всей семье на подольше хватило. Купцы прикидывали, сколько в попугае перьев, и почем они пойдут поштучно. Рыцари представляли, как чучело будет выглядеть в интерьерах их замка. Разбойники предполагали, что у редкой птицы есть хозяин, который заплатит выкуп.
Заботу о Доминго Ласка спихнул на Вольфа. Но на удивление самостоятельный попугай в особом присмотре не нуждался. Они с Вольфом за компанию постоянно болтались на конюшне. Как-то само собой получилось, что к учебному процессу добавились два ассистента.
Прожили так неделю в Вене. Немцы-конюхи поначалу на Ласку смотрели косо. Кто такой да откуда. Еще и с императором знается, и с Фуггерами. Но знание лошадиного языка очень добавляет авторитета на конюшне. И вежливость, чтобы этим знанием не кичиться.
Про личную жизнь Рафаэллы Ласка специально не спрашивал. В первую очередь, чтобы не выглядело, будто он за ней ухаживает. Без матримониальных планов мужчине неприлично интересоваться, какие отношения у девицы с другими мужчинами.
На обед ходили в таверну, где ученица платила за всех. Ласке и Вольфу заказывала мясо, а себе чаще всего жареный сыр по-богемски. Иногда она производила впечатление избалованной девчонки из богатой семьи. Одновременно и купеческой, и рыцарской семьи. Но иногда говорила примерно как мама Ласки. «Мужчина должен служить императору, а женщина — вести счетные книги». Ласка даже подумал, что отец, вернувшись из Европы, специально искал в жены девушку, похожую на маму Рафаэллы.