Корона Меднобородого
Шрифт:
Братья почесали в затылках.
— Мало товар сделать, — продолжил отец, — Его еще продать надо. Кто займется, не вы же. Я вас нутром чую, ни капли не продадите, сами все выпьете и друзьям нальете.
— Добычу же продаем, что с войны взяли.
— Тут рынок другой, не коней с кольчугами с бою взять и по друзьям за полцены пристроить. Кто разберет, кому почем в Москве водку предложить? Мы с мамой? Так мы Божьей милостью не бездельничаем. Полное хозяйство хлопот. К купцам на поклон пойдете, так они весь прибыток заберут, что останется после того, как с мастером рассчитаемся.
—
Не совсем, конечно, маленький, но больше двух зим с тех пор прошло.
— Ты? — на меня все посмотрели.
— Я верный, умный, честный и непьющий. И денег мне не надо, все в семье останется.
— Ты, значит? — нахмурился отец, — Мать, ты чему парня учила?
— Читать, писать, считать, — откликнулась мама, — И говорить.
— Говорить?
— По-русски и по-польски как по писаному. По-немецки, если твой друг Бауэр не врет, все понимает и читать по складам может.
— Мельник его хвалит, — сказал Петр, — Весной какую-то ось придумал утяжелить с одного конца, чтобы в проушине не перекашивалась.
— А печник ругает, — сказал Павел.
— Что так? — нахмурился отец.
— Печник Сеньке с Глашкой в дымоход дощечку поставил. Чтобы как она прогорит, кирпич бы упал, и дым в избу понесло, а хозяева бы побежали печнику кланяться. Только так вышло, что они попросили Ласку посмотреть, а он хитрость понял и дымоход освободил. Потом мы с ним к печнику сходили и пригрозили, что если еще у кого в деревне такое паскудство увидим, заставим его этот кирпич сожрать без масла. В ногах ползал собачий сын, просил не позорить.
— Не маловат Ласка мешки таскать да бочки эти все? — отец понемногу начал соглашаться.
— Чтобы таскать, мужики есть.
— За мужиками глаз да глаз нужен. Сами сопьются и его споят.
— Ты помощником Ахметку приставь, — сказала мама, — Он татарин, водку не пьет. А вот брагу поставить должен понимать. У татар, говорят, вместо пива буза какая-то на броженом зерне.
— Возьмешься? — спросил отец.
— Возьмусь, — ответил маленький я.
И взялся. Не скажу, что я прямо от Бога самогонщик. Или, не знаю, от нечистого. Но если любое, наверное, дело делать на трезвую голову, то оно получается лучше, чем у тех, кто не просыхает. Гонят-то многие. Но у одних крепость туда-сюда плавает, другие головы и хвосты неверно отсекают, отчего похмелье больное выходит. У третьих все вроде на месте, а на вкус дрянь.
Покупателей мне батин друг Отто Бауэр нашел. Немецкий купец. Обманут тебя, говорит, корчмари. Сдавай, говорит, докторам, они на хорошей водке половину лекарств делают. Что доктора не возьмут, говорит, я сам пристрою. Бауэр — честный немец, и доктора, с которыми он меня сводил, тоже честные. Сам я до сих пор с купцами и корчмарями торговаться побаиваюсь. Вот ей-ей, спокойнее супротив великана с саблей выйти, чем супротив купца с товаром.
— Хорошая история, — улыбнулась Рафаэлла, — Я грешным делом подумала, не из тех ли ты дворян, что с меча живет, а людей труда за сор под ногами считает. А ты немного и торговец, и алхимик.
— Алхимик?
— Не самогонщиком же тебя называть. Дворянин все-таки. Алхимик солиднее звучит. Кстати, у моего наставника по алхимии дяди Симона есть знакомые в Вене. Могу устроить встречу. Уверена, много нового узнаешь.
— Буду очень благодарен.
Для Москвы совершенно невообразимо, чтобы у девушки из дворянской семьи был наставник по алхимии.
— А ты, Вольф, тоже ведь немного алхимик, я правильно помню?
— Немного. Я аптекарский приказчик из Риги. Стопиусов там все знают, — ответил Вольф.
— Вы так и познакомились, по самогонной линии?
— Ну, почти.
В воскресенье с утра, а немцы встают рано, все вместе сходили в гости к венскому алхимику, поговорили об искусстве перегонки, о трубах, головах и хвостах. Алхимик сказал, что водку можно гнать дальше. Получится еще более концентрированная субстанция, именуемая «спиритус». Пить это не стоит, но можно использовать как растворитель для лекарственных трав. Для питьевых же целей спиритус в силу концентрации представляет не меньше возможностей, чем водка, если его на чем-то настаивать или чем-то разбавлять. И для хранения требует меньше емкостей.
Ласка с Рафаэллой попробовать чистый спиритус отказались, а Вольф рискнул и сказал, что штука очень забористая, и упиться этим можно как бы не с первой чарки. Ласка понял, что его домашний аппарат сильно отстал от передовой науки, и уговорил алхимика пройти по знакомым мастерским. Тут же накупил котлов и труб, из которых к вечеру общими усилиями собрали на пробу перегонный аппарат. Но испытывать не стали. Разобрали обратно, потому что ставить бражку и гнать водку некогда, всего неделя до отъезда осталась.
17. Глава. История Радуни
Жила-была девушка, а звали ее Радуня. Отец, славный рыцарь Станислав Болцевич, ушел в долгий поход, и уже на обратном пути волей случая пообещал отдать Кощею Меднобородому то, чего он у себя дома не знает. Не знал рыцарь, что за время похода у него родилась дочь.
Меднобородый не напоминал о долге. Девочка росла и превратилась уже в девицу на выданье. Уже и сватов засылали, уже и помолвка прошла, к свадьбе дело движется. Только отцу беспокойно. Неужели подземный король простит долг? Ведь после свадьбы у отца замужнюю дочь не возьмешь, она теперь в семье жениха считается, а семья жениха Меднобородому ничего не обещала.
Поездил рыцарь по миру, поговорил с ведьмами и колдунами. Никто не хотел с Меднобородым ссориться. Собрался было черту душу продать, да по пути встретил доброго молодца из Московии, Ласку Умного.
Ласка Умной сказал так:
— Ты скачи домой и научи ее. Если вдруг до свадьбы придет чудище и утащит, то по дороге пусть она с ним не ссорится. Во дворце подземном пусть делает, что он прикажет. Сбежать без подготовки пусть не пытается. Мне мама рассказывала, что у любой нечисти всегда есть слабое место. Вот попривыкнет Меднобородый и проболтается, что у него или бороду стричь нельзя, или клешни точить. Или у него во дворце тайная горница есть, где его смерть лежит. Дальше уж пусть сама соображает.