Козельск - Могу-болгусун
Шрифт:
клинок, сорванный с мунгальского трупа, и пускал его с оттяжкой под выступ
головы, чернеющий над плечами врага, смутно видимого в предрассветных
сумерках. Отличать своего от чужого помогал только малый рост тугар да их
визг, ворошивший в груди ратников незатухающие волны злости. Это была сеча, не похожая на битву с ятвягами, ганзейцами или с другим народом из той
стороны света, когда не было слышно никаких звуков кроме звона оружия, тяжкого дыхания воинов и животного конского храпа. Тут царил сплошной визг, больше похожий на свинячий, долгие вопли сравнимые с бабьими, страшные крики
всадников с дикими визгами ордынских коней, старавшихся вцепиться
выпершимися вперед зубами во все, во что утыкались мордами. Это была
кровавая рубка не мужиков с мужиками, а мужиков с бабами, невысокими и
жестокими, с широкими мордами и узкими глазами, кривыми ногами, облаченными
в мешковатые порты и бабские же короткие тулупчики, подпоясанные цветными
поясами из крученой материи. Они наседали на одного ратника толпой, стараясь
взять не силой и ратным умением, а количеством с подлыми ударами из
подтишка, не щадя ни всадника, ни коня, применяя все средства, бывшие под
рукой. И все равно проигрывали поединок, падая с воем на землю и крутясь
юлой под копытами лошадей, или вцепившись в косматые гривы и уносясь во
тьму, чтобы там или зализать раны, или отдать душу своему богу. Это было
странное воинство, похожее на сборище выродков с приплюснутыми носами и
кривыми зубами, с узкими плечами и большими животами, с исходившим от них
тухлым запахом, вызывавшим у защитников крепости гадливые чувства. Оно было
сравнимо с прожорливыми прузями, истребить которые никому не удавалось.
Вятка рубился с двух рук, потому что одной руки стало не хватать, он
отобрал вторую саблю у ордынца с пером на шлеме, решившем срубить его ударом
острия в живот. Тысяцкий едва успел упасть спиной на круп коня, увидел, как
сверкнула над ним стальная полоса, и сразу распрямился, чтобы не дать
противнику повторить бросок, он коротко чиркнул лезвием по воздуху, стремясь
рассечь нехристя от плеча до пояса, но тот подставил круглый щит. Вятка
дернул на себя уздечку, заставив скакуна прыгнуть вбок и тут же осадил его, оказавшись за спиной противника, не успевшего разгадать маневр. Голова
ордынца качнулась на плечах и свесилась на грудь, держась на одной коже, тысяцкий вырвал саблю у него из руки, и, прежде чем ринуться в гущу
сражения, огляделся вокруг. Справа яростно отбивались от наседавших на них
мунгал Бранок и Охрим со своими воями, их можно было отличить от других
ратников по высоким шишакам на шлемах, слева старались супружники Званок с
Улябихой в окружении матерых дружинников. Позади набирала силу сеча с врагом
отрядов Темрюка и Якуны, теснивших ордынцев, отчего те не решались
наброситься на воев тысяцкого с тыла. С ними были два брата Званка и отец с
братом его супружницы, отчего у них будто прибавлялось силы. Нужно было во
чтобы то ни стало одолеть противника, преградившего путь к взводному мосту, чтобы соединиться с отрядом Прокуды и совместно с ним ударить по ордынцам, толпящимся сзади, тем самым открыв дорогу к проездной башне крепости ратям
Темрюка и Якуны. Вятка видел, что такой план можно было исполнить, это
подтверждала ярость, с какой дружинники бросались в пекло сечи, будто вокруг
не было никого, кто сумел бы придти на помощь, и нужно было рассчитывать
только на себя и товарища рядом. Он оперся о стремена и встал во весь рост, сильный голос перекрыл звуки, достигнув ушей ратников, пробивавшихся ему на
выручку:
– Козляне, за нами ворота города, они открыты, – он набрал в грудь
побольше воздуха. – Надо сдержать мунгал, чтобы они не кинулись через мост, нам на помощь спешат дружинники Латыны.
– Слава Латыне! – послышались отовсюду многие возгласы. – Слава богу
Перуну!
– Слава Перуну и нашему Сварогу! – Мы поганых не звали! – еще громче крикнул Вятка. – Мы вместе с Русью! – За Русь! Этот клич был провозглашен вятичами впервые, он оказался емким, заполнив равнину от Жиздры до стены леса по ее краям, ударился там о
древесные стволы и покатился обратно, обрастая как снежный ком гулким эхом, будто отозвался вечевик на колокольне церкви Спаса на Яру. На стенах города
вспыхнуло множество факелов, осветив ратников с оружием и башни, ощетинившиеся камнеметами и самострелами. Оттуда донесся тот-же клич: – За Русь!
Его повторили дружинники Латыны, успевшие перескочить на конях по мосту
на правый берег Жиздры и приготовить к бою луки и длинные копья с
наконечниками, выкованными кузнецом Калемой: – За Русь!!!
Сеча стала раскаляться, словно воинов с обеих сторон опалила огнем
кроваво-красная заря, охватившая уже половину неба, на краях которой взялась
плавиться и стекать каплями на землю золотая кайма. Битва кипела вокруг
всего города, вовлекая в ненасытное чрево новые полки ордынцев, не успевших
продрать глаза и потому стремившихся не только поразить охотников, окруженных ими со всех сторон, но и несущихся под стены с лестницами и
укрюками. Там их ждали защитники с бадьями кипятка и смолы, с камнями, бревнами, острыми мечами и секирами, которыми они рассекали веревки лестниц
и мунгал, штурмовавших крепость, стараясь развалить их до пояса. Это была