Козельск - Могу-болгусун
Шрифт:
продолжали смело отбивать атаки кипчаков под надзором монгол, словно у них
не было потерь и будто на месте одного их воина вырастало сразу три. Они
превращали своим упорством деревянные башни в неприступные бастионы из
скальных пород, а дубовые ворота в железные преграды, не поддающиеся
стенобитным машинам с таранами, обитыми на концах стальными листами.
Несколько раз к джихангиру прилетали гонцы из Карокорума со свитками от
курултая, в которых выражалось недоумение по поводу поведения главного
полководца и топтания войска под его началом на одном месте. А однажды
Бату-хан, когда ученый кипчак дочитал свиток до конца, почувствовал в
написанном подозрение высшего совета к нему, отчего желание изменить путь, ведущий к дому, усилилось еще больше. Он твердо решил построить на землях
татар в долине великой реки Итиль новую столицу орды Сарай и начать
объединять вокруг нее завоеванные государства, и это решение никто уже не
мог изменить.
Полог на входе в шатер дрогнул, на пороге показалась сутулая фигура
Непобедимого полководца, высоко задиравшего ноги, одновременно подбиравшего
здоровой рукой полы китайского шелкового халата, в который тот часто
переодевался, прежде чем идти на встречу с учеником с глазу на глаз. В
неярком пламени светильников золотистый шелк начинал переливаться кровавыми
разводами, отчего Субудай превращался в палача, трудившегося целыми днями
без устали.
– Менгу, саин-хан, – прохрипел старый лис, с трудом опускаясь на одно
колено и с трудом же наклоняя голову, украшенную урусутским треухом из
рысьего меха. – Да будет тело твое сильным и ловким как у молодого снежного
барса, а дух непокорным и свободным как часть души Вечно Синего Неба, над
которым властвует бог Тэнгре.
– Менгу, мой учитель, – наклонил голову и джихангир в знак
непререкаемого уважения. – Я желаю тебе здоровья на двести лет и сил дойти
вместе с воинами непобедимой орды до последнего моря, как завещал мой
великий дед, имя которого нельзя произносить вслух.
Он указал на место рядом с собой, укрытое ковром необычайной красоты, вытканным в гареме хорезмийского шаха, напротив был разложен точно такой
ковер, какой был перед ним, заставленный мясными и другими блюдами и
кипчакскими пиалами с хорзой. Старый воин прошел к трону, подволакивая ногу
и прижимая к груди руку, с кряхтеньем опустился по правую сторону от своего
ученика на мягкий ворс и подобрал под себя кривые ноги. Бату-хан подождал, пока стихнет ворчание и знаком приказал замолчать кипчакскому улигерчи, перебиравшему за спиной струны какого-то инструмента, он знал, что почтенный
гость терпеть не мог никаких звуков, кроме хрипа боевых труб, рева рожков и
дроби барабанов, обтянутых буйволиными кожами, самыми крепкими из всех кож.
Затем знаком приказал удалиться юртджи-одному из штабных чиновников, сидевшему в углу шатра и водившему носом по китайской шелковой бумаге, разрисованной разноцветными линиями. Внутри остались только два кебтегула, но и они скоро поспешили к выходу, гремя широкими ножнами с китайскими
саблями в них и наклоняя вперед длинные копья с разноцветными лентами под
наконечниками. Непобедимый довольно покачался взад-вперед, щуря бесцветные
глаза и поджимая старческие губы, было приятно, что ученик по прежнему
воздает ему высшие воинские почести и доверяет больше, чем остальным
чингизидам, невзирая на то, что два его сына Кокэчу и Урянхай пока не смогли
породниться с царской семьей, выбрав себе невест из более скромных родов. И
хотя этот факт играл огромную роль, он не умалял их боевых достоинств и
личной храбрости, доказанных ими за время похода в урусутские земли. Сейчас
он тоже лелеял в душе надежду, что джихангир даст возможность еще раз
проявить себя кому-то из сыновей, выслав их на подмогу Гуюк-хану, застрявшему под стенами городка почти на два месяца. Тогда можно будет
считать, что поход удался и что его семя Непобедимого полководца, взойдет в
садах, огороженных дворцовыми стенами, и может быть возвысится на троне
кагана всех монгол. Тем временем саин-хан, поинтересовавшись о здоровье и
настроении в войсках, перешел к разговору о проблеме, ставшей главной в
орде, он повернулся к собеседнику и указал на свитки, лежащие возле трона: – Мой учитель, курултай начинает мне не доверять, в последнем послании
из Карокорума прямо спрашивается, почему я не желаю покидать страну урусутов
и что задумал делать дальше, – подождав, пока уважаемый гость сочувственно
покивает головой, он продолжил, понимая, что его ближайший помощник тоже
имеет связь с высшим советом орды, ведь он приставлен к нему не только как
советник, но и как попечитель. – Я неоднократно напоминал о причинах моей
задержки под Козелеском, даказывал, что лучше подержать войско на голодном
пайке до момента, благоприятного для штурма этой крепости, нежели оставлять
у себя в тылу непогашенные очаги сопротивления, но курултай беспокоится по
поводу гибели воинов от голода и падежа животных по той же причине. Ведь
наши лучшие разведчики так и не нашли этого мифического Серёнасака, кладовой
города, набитой по рассказам урусутов зерном и мясными тушами. Ни один
отряд, уходивший на поиски, не вернулся обратно, хотя все знали направление, в котором она находится.
Субудай снова покивал головой, он не стал протягивать, несмотря на