Козельск - Могу-болгусун
Шрифт:
случится чуда, никто из козлян не вырвется живым из лавины раскосых воинов, затопившей половину равнины. И он закричал, зычно и уверенно, стараясь
перекрыть звон и скрежет оружия, вопли людей и дикое ржание животных: – Ратники, победа за нами! – увидел вдруг, как ордынцы отхлынули назад, оставляя узкий проход, по которому можно было только продраться, рискуя к
концу лишиться шкуры. Стало ясно, что и победитель в честном поединке, если
он не мунгалин, не выскочит из плотного их кольца, и отдал приказ, больше
похожий на самоубийство. – Вои, навести луки к бою.
Козляне перекинули оружие из-за спин и натянули на глазах у противника
тетивы со стрелами, насаженными на них, у кого луков не оказалось, тот
приготовил для броска короткие дротики. Слаженные действия ратников
оказались для нехристей настолько неожиданными, что никто из них не успел
осознать, что происходит, уверенный в полной беспомощности урусутов.
Передние ряды лишь отшатнулись назад, выставляя стену из кожаных щитов и
пригибая за них головы, а Вятка въехал в проход, сразу оказавшийся для него
широким, добрался до середины и снова поднялся в стременах: – Други, держи тетивы на силе и отходи назад!
Сам развернул коня боком к ордынским полкам и стал пятиться вместе со
всеми, не опуская лица и не поднимая опущенной сабли. Молчаливый отход
небольшого отряда козлян продолжался до тех пор, пока между ним и
противником не образовалось расстояние в полтора десятка сажен, только после
этого тысяцкий крикнул заднему ряду дружинников, чтобы они заворачивали
лошадей и скакали к переправе, чтобы успеть встретить врага вместе с двумя
десятками ратников возле нее, если тот бросится в погоню. Те успели
доскакать до кустов на берегу реки, когда вся лава пришла в движение, ордынцы с дикими криками устремились вперед, намереваясь отрезать козлян от
моста.
– Рази поганых! – крикнул Вятка, он зло ощерился, увидев, как полетели
от метких выстрелов на землю многие ордынцы, а когда стих натужный звон
тетив, пустился галопом к реке. – За мной!
Он услышал дробный топот копыт своего отряда, отрывавшегося от
преследователей все дальше, и сплошной гул от ордынской конницы, снова
бросившейся следом, успел подумать, что вряд ли мунгалы их догонят, ведь
возле моста их встретят не хлебом с медами, а той же резвой стрелой и острым
копьем. Ратники на ходу заряжали луки, чтобы дать последний бой, они неслись
во весь опор, прижимаясь к гривам скакунов, мешая врагу вести прицельную
стрельбу Когда до моста оставалось не больше пяти сажен, развернулись
навстречу узкоглазому воинству не знавшему поражений, и выпустили по нему
тучу стрел, заставив полки опять споткнуться на бегу. Этого момента хватило, чтобы поредевшие сотни успели пронестись по доскам переправы и влететь в
распахнутые настеж ворота крепости Вятка в окружении нескольких широкоплечих
дружинников оглянулся назад, дерзкое выражение на лице сменилось горькой
усмешкой за друзей и товарищей, оставшихся лежать на равнине, успевшей
покрыться шелковой травой, и продолжавших сечу во главе с Темрюком в тесном
кольце мунгал. Вырваться из него было уже невозможно, даже если вся
козельская рать вышла бы им на подмогу, потому что из лесов и со склона
холма продолжали наплывать к берегу Жиздры несметные орды, очнувшиеся от
ночного сна и мечтавшие об одном – о мести урусутам, нанесшим им большой
урон. Скрипнули массивные воротные петли, дубовые половинки под проездной
башней плотно прижались торцами друг к другу, оставляя позади звон клинков и
гортанные крики, отсекая живых от мертвых, наваливаясь одновременно на плечи
смертельной усталостью, тяжелее которой только смерть. К Вятке поспешили
воевода Радыня и тысяцкий Латына, он перекинул ногу через мунгальское седло, собираясь сойти с коня, когда тот подогнул вдруг колени и завалился на бок.
Вятка успел соскочить на землю, оглянулся на лошадь, исправно исполнявшую
команды, и скоро заметил, что из холки внизу торчит обломок ордынской
стрелы, вошедшей в мясо почти наполовину.
– Вишь ты, нехристи даже лошади для нас пожалели, – с кривым смешком
сказал кто-то из воев, бросая под стену ордынскую саблю. – И правда
поганые – все только себе.
– Нам чужого не надо, – резко отмахнулся Вятка. – Нам своего в
достатке.
Глава двенадцатая. Джихангир сидел на низком троне поджав под себя ноги, и ждал прихода
старого Субудай – багатура, верного учителя, чтобы вместе с ним принять
окончательное решение по взятию непокорной крепости Козелеск, вставшей на
пути левого крыла войска под управлением Гуюк-хана. Этот маленький городок
задержал продвижение в родные степи татаро-монгольской орды, покорившей за
три месяца всю северо-западную Русь, почти на пятьдесят дней, и хотя
весеннее половодье, на которое ссылался сын кагана всех монгол, давно
схлынуло, конца осады отборными частями не было видно. Под стенами крепости
уже погибло больше воинов, чем за весь поход, под ней сложили головы три
темника и один из сыновей Бурундая, а урусуты как стояли насмерть, так и