Козельск - Могу-болгусун
Шрифт:
смерти, по этой же причине он решил дождаться явных доказательств. Вятка
тихо переступил мягкими поршнями, пошитыми из невыделанных шкур, стремясь
подобраться к нему сзади, он знал, что воины орды не снимают доспехов даже
ночью, отчего их тела покрываются язвами, а кожа становится бледной и вялой, и не спешил с броском ножа, опасаясь попасть в металлическую бляху. До
сотника, присохшего взглядом к бестелесным теням, пропадавшим в ночи и
объявлявшимся вновь в жиденьких лучах месяца, оставалось не больше пары
шагов, тысяцкий уже готовился нанести удар в шейные позвонки, когда тот
неожиданно развернулся и издал едва слышный от страха сиплый возглас. В
следующее мгновение он занес саблю над головой, намереваясь рассечь видение, возникшее у него за спиной, Вятке оставалось лишь отпрыгнуть в сторону, чтобы не попасть под замах. Но коротышка джагун, несмотря на плотное
телосложение, взялся наносить удары налево и направо, рассекая со свистом
воздух и не переставая сипеть хорьком, попавшим в сети, скорее всего он по
прежнему думал, что видит перед собой злых духов, насланных непокорными
урусутами на него и на воинов. Вятка заставил себя перевоплотиться в гибкую
лозину, гнущуюся от сильного ветра он искал возможность поразить врага ножом
и не находил ее, понимая,что тот может опомниться и диким воплем прочистить
горло, сдавленное спазмами страха. Вся ночь собралась в белое сплошное
пятно, крутившееся перед его лицом, казалось, мельтешению клинка не будет
конца. Пятно приближалось, грозя превратить тысяцкого в кусок изрубленного
мяса, и не было возможности остановить его хоть чем-то, чтобы перевести
дыхание и принять решение для спасения своей жизни. И тогда Вятка откинулся
назад и собрав силы, с презрением плюнул в толстую морду врага, по которой
начала расползаться ухмылка превосходства, было видно, что тот стал
приходить в себя, скоро он гукнет гнусавым голосом приказ нукерам, и тогда
выбраться из логова мунгал станет невозможно. Никому. Плевок шлепнулся
джагуну на переносицу, брызги от него угодили в раскосые глаза, он перестал
махать саблей и машинально потянулся рукой к лицу. Вятка бросил нож
снизу,стараясь попасть под голый подбородок нехристя, под которым находился
только ремень от шлема, услышал, как лезвие разрубило его и как проткнуло
хрящи горла, пробив их до шейных позвонков. Сотник смачно икнул, затем
сблевал сгустком крови и стал осаживаться на основание юрты, закатывая глаза
и цепенея телом, из крепких пальцев вывалилась рукоятка сабли, которой он
так хорошо владел. Тысяцкий перевел дыхание, затем смахнул ладонью с бровей
заливавший глаза пот, чувствуя, как нервное напряжение упруго перекатилось в
ноги, заставив их дернуться несколько раз к ряду. Он не захотел входить в
юрту, чтобы убедиться, что там никого не осталось, он понял, что срубил
воина, равных которому в ордынском войске были единицы. А вокруг
передвигались будто по воздуху призрачные тени, они гибко наклонялись, сливаясь с ночью, и снова головы с плечами маячили на фоне темно-синего неба
с островами облаков, не стоявших на месте. И нужно было идти вперед, чтобы
относиться к врагу с еще большим презрением за его телесную и духовную
слабость, а значит, с большей ненавистью, от которой зрел в груди звериный
рык.
Вятка пропустил сквозь зубы свистящий звук, полный отвращения, и
собрался отходить от юрты джагуна, когда к нему неслышно приблизилась
Улябиха. Она отерла рукавом фофудьи лезвие ножа и негромко сказала: – Вятка, там к тебе гонец от Прокуды, его сюда привел княжий отрок, оставленный нами стражником на краю становища поганых.
– Где он? – сипло отозвался тысяцкий, бросая еще раз огненный взгляд на
мертвого мунгалина, едва не лишившего его жизни.
– Надымка, спеши к нам, – шепотом окликнула баба кого-то. Из ночной мглы вырос невысокий юнец без шапки и подплыл будто по воде к
юрте, возле которой стоял Вятка, в руках у него поблескивал ордынский кривой
нож.
– Тысяцкий, сотник Прокуда велел спросить, его ратникам соединяться с
твоими воями, или каждый отряд должен выйти к взводному мосту своей
дорогой? – скороговоркой зачастил он. – Мы управились с кучкой нехристей
перед рощицей со святым колодцем.
– А как там Курдюм с Темрюком, а так-же Якуна? – подался Вятка к
нему. – Они от вас недалеко, про них ничего не слыхать?
– Они на луговине с напольной стороны, там пока тихо, факелы на стене
не загорались.
Тысяцкий покатал желваки по скулам, всматриваясь в темноту, затем
хрипло выдавил:
– Идем на встреч друг другу, а там дело покажет, – он добавил. – Но и
при малом сполохе завертайте к проездной башне и спасайте жизни, нам еще
долго надоть отбиваться от поганых.
Посланник сотника Прокуды исчез так-же, как возник – из ниоткуда в
никуда, Улябиха перехватила нож в правую руку и, задержавшись на миг, тоже
собралась растворяться в ночи. Вятка не противился ее уходу, он понимал, что
натурная баба взяла его под неоговоренную никем опеку, но отношение к
женщинам у него было неизменнным, их обязанность должна сводиться к одному –