Козельск - Могу-болгусун
Шрифт:
повернул голову к узкому проходу, о котором намекнул Радыня, сверху он и
правда походил на загон для овец, куда тех загоняли, когда приходило время
их стричь. Делать над погаными расправу отсюда, так-же со стены днешнего
града, было бы с руки, но поддержать предложение воеводы мешала мысль о том, что если ордынцы вырвутся из капкана, устроенного в проходе, город будет
взят в полдня, ведь они окажутся внутри него. И все-таки лучшего предложения
отыскать было трудно.
– Как бы сделать так, чтобы запустить часть мунгальских полков
вовнутрь, а остальных отсечь наскоком за воротами и закрыть их снова, тогда
затея бы удалась. Правда, во второй раз они бы тем путем не полезли, –
прищурился он. – А так нехристи хлынут бурным потоком, они может станут
топтать друг друга, а все ж какая-то часть одолеет стены детинца, которые
ниже городских. Тогда их не удержишь.
Воевода пожевал губами, затем кивнул головой, будто соглашаясь, и сразу
посерьезнел:
– Твоя правда, сдержать поганых будет некому, ратников на стенах не
хватает, – и тут-же приказал. – Направляй засадный полк на проездную башню и
не снимай его до тех пор, пока мы не подготовим ловушку, он станет отсекать
полки нехристей за воротами, когда первые части набьются в проход.
Вятка понимающе ухмыльнулся, затея понравилась с первого раза, но он
решил высказать свои соображения, чтобы не оставаться в стороне от
обсуждения. Князь Василий Титыч тоже одобрительно сощурился и повертел в
руке витую плеть, которой погонял коня, молчаливый этот отрок, носящий
высокий титул, вызывал уважение умом, развитым не по детски, и
немногословием среди людей, окружавших его. Вот и сейчас он лишь бросил
признательный взгляд на тысяцкого и собрался покидать стену, когда рядом с
его головой вжикнула ордынская стрела, взметнув вверх прядь светлых волос, она воктнулась воеводе сбоку шеи. Тот расширил зрачки и стал неуклюже
клониться вперед, пытаясь схватиться за угол вежи, возле которой стоял, из
раны сильной струей ударила кровь, залив рукав кафтана и доспех на груди.
Вятка успел подхватить его под локти, он вырвал стрелу, одновременно
стараясь поставить на ноги старого воя, кто-то из дружинников приткнул к
глубокому разрыву кусок полотна, но было уже поздно, Федор Савельевич обмяк
на руках верного друга и закатил глаза. Ратники вокруг охнули, дружно
подались вперед не ведая, чем еще можно помочь, и растерянно уставились на
тысяцкого, только малолетний князь не сдвинулся с места, он заметно
побледнел, ноздри затрепыхались, выдавая внутренне состояние. Он постоял еще
немного, не отрывая взгляда от лица пестуна, и когда заметил, что черты
стали резче и глубже, оборотился к тысяцкому. Тот едва удержал возглас
удивления, на него смотрел не мальчик, но муж со спокойным и властным
взглядом светлых зрачков и с уверенностью, пронизавшей всю фигуру.
– Тысяцкий Вятка, отныне воевода ты, – негромко и четко произнес князь.
И добавил. – Ты должен исполнить последнюю задумку Федора Савельевича, она
того стоит.
Он перекрестился двуперстием, затем коснулся пальцами, беззучно шевеля
губами, твердеющего тела воеводы, и заспешил к взбегам, придерживая десницей
ножны небольшого меча, выкованные для него Калемой-кузнецом. За ним
последовали гридни, часть из которых подхватила за одежду славного воя и
понесла к лошадям, оставленным внизу на коновода.
– Отпевать будут в церкви Спаса-на-Яру, заслужил, – крикнул один из
них.
– Славный был ратник, – согласился кто-то из защитников на прясле, загораживаясь щитом от роя стрел. Глава тринадцатая. Воевода стоял в забороле на верху проездной башни, главном направлении
ордынского наскока, и выглядывал в бойницу, прикрываясь выставленным вперед
щитом, в который успело воткнуться не меньше десятка стрел. Солнце
перебежало на вторую половину ясного небосклона по прежнему безоблачного, оно било лучами под небольшим углом в реку, заставляя переливаться серебром
воду, кипевшую от множества пловцов на ней. Вятка видел, как окунаются в
серебро мунгальские сотни, как стремятся они к другому берегу, обняв шеи
коней и держась за уродливые бурдюки, наполненные воздухом, чтобы занять
место соплеменников, убитых и раздавленных копытами своих же лошадей, громоздившихся под основанием стены наподобие щербатого вала. Ордынцы
взбирались по трупам поближе к дубовым плахам, цеплялись крюками лестниц и
арканов за края защитного бруса наверху, затем упирались ногами, поднимались, перебирая веревки руками, к навершию и завязывали бой с
защитниками. Их было столько, что конца им, казалось, никогда не будет, но
сейчас эта картина воеводу не волновала, он обдумывал план, как отсечь
основную массу нехристей, когда первые орды хлынут в распахнутые створки
ворот и ворвутся в западню, заготовленную для них. А чтобы действие
выглядело правдоподобно, приказал не поливать смолой и не расстреливать из
самострелов окситанские требюше, долбящие ворота таранами, подвешенными на
толстых цепях, а только отпугивать обслугу копьями и стрелами. Он был уверен
в дубовых плахах, соединенных массивными железными пластинами и скрепленных
между собой тяжелыми штырями. Оставалось выбрать время для проведения