Козельск - Могу-болгусун
Шрифт:
– Разве мало мест, где мы можем отдохнуть и пополнить ряды наших войск
новыми кипчакскими воинами вместе с запасом фуража? – ответил саин-хан
вопросом на вопрос. – Священный Воитель наградил хана Джучи, своего сына, а
моего отца, богатым улусом с центром в куманском Сыгнаке, я тоже хочу иметь
свой улус, поэтому я повелеваю. – Джихангир вздернул подбородок вверх, взгляд его черных глаз, отливающих свинцовыми отблесками, остановился на
мгновение на каждом из царевичей и темников, присутствующих на совете. – Как
только мы возьмем крепость Козелеск, орда повернет в куманские степи к
берегам царя всех рек Итилю. Таково мое решение.
На этот раз Субудай-багатур не издал ни звука, потому что новость была
неожиданной не только для царевичей, но и для него самого. Он угнул голову, увенчанную собачьим малахаем, и стал напряженно думать о том, что даст
войску поворот на берега Итиля, и какую из этого выгоду можно будет извлечь.
По берегам великой реки жили булгары, татары, буртасы и множество других
племен, завоеванных монголами и примкнувших добровольно к орде, там была
сочная трава, тучные стада и много женщин. Там протекала жизнь, мало чем
отличавшаяся от жизни в монгольских степях. Но главное, там было спокойно, потому что вокруг не было врагов. Если бы джихангир повел войско в родные
степи, ему пришлось бы услышать немало насмешек от каракорумских родовых
ханов, которые нашли бы к чему прицепиться. А если бы он повернул на Сыгнак, столицу вотчины своего отца, то войско окружали бы враждебные кипчакские
ханы с народом, резко отличавшимся обычаями от степняков. Значит, саин-хан
предпочел вечным разборкам с единокровниками и постоянному напряжению в
среде кипчакских ханов спокойствие и сытую жизнь в итильских улусах. Старый
полководец метнул на хозяина шатра пристальный взгляд единственного глаза, складки на лице начали разглаживаться от самодовольной улыбки. Хорошего
кагана готовил он на трон в Каракоруме, и полководец из него получался
отменный. Он с нескрываемым сожалением посмотрел в сторону царевича Шейбани, не оставлявшего надежды унизить своего более удачливого брата, Субудай уже
точно знал, что ни один из чингизидов не обладает таким блистательным умом, какой достался Бату-хану от его великого деда, непобежденного никем.
– И когда Гуюк-хан обещал взять эту маленькую крепость Козелеск? – с
издевкой спросил Шейбани у джихангира, поигрывая рукояткой плети. – Нам
известно, что он стоит под ней уже третий день.
– Я думаю, что все дело в разливе рек, окружающих городок, хотя не
исключаю, что доблестный сын великого кагана всех монгол прозевал время, когда его можно было захватить врасплох, – небрежно изрек саин-хан, давая
окружающим понять, что так оно и есть на самом деле. – Я отдал Гуюк-хану
приказ, если он не возьмет крепость в два дня, придется оповестить курултай
о его неудаче. И пусть тогда высший совет решает, как поступать с ним
дальше.
– Этот приказ вряд ли будет ему под силу, – с сомнением покачал головой
Орду, молчавший с самого начала совещания. – Мне о Козелеске рассказывал
урусутский купец, который торговал со страной Нанкиясу еще при коназе
Мастиславе, порубившем послов Священного Воителя и сдохшим за эту
провинность как собака под ногами наших воинов. Купец говорил, что Мастислав
укрепил крепость, окруженную водой с трех сторон, высокими стенами, глубокими рвами с крутыми валами, и прорыл между реками каналы, чтобы они
соединились.
– Но мы не можем стоять здесь до тех пор, пока Повозка Вечности не
повернется к нам своим боком, – вскинулся Шейбани. – Коням не хватает зерна, а воины все чаще обращают взор на заводных лошадей.
– И такое положение наблюдается во всех туменах, – поддержал его Бури, не знавший, на кого выплеснуть ярость, всегда клокотавшую у него в груди. Джихангир обхватил пальцами концы подлокотников на троне, отчего
золотые перстни с многочисленными в них драгоценными камнями брызнули во все
стороны разноцветными искрами. Он прекрасно понимал, что каждый лишний день, проведенный в неприветливой стране урусутов, облюбованной несметными
полчищами злых духов – мангусов, дыбджитов, лусутов, сабдыков и туйдгэров, отнимал у войска не только силы, но и жизни. Но уходить из этой страны, оставляя за спиной рассадник сопротивления, грозящий потерей всего смысла
похода, он не помышлял. Бату-хан помнил, что говорил ему в детстве великий
дед – любое дело должно иметь свой конец. Не покосившись на старого
полководца, как делал это всегда, когда обсуждались главные темы, он чуть
подался вперед и жестко сказал:
– Завтра с наступлением утра Непобедимый с тысячей кешиктенов
выдвинется к стенам Козелеска и выяснит обстановку на месте. Если Гуюк-хан
со своим любимцем темником Бурундаем допустили оплошность, на смену им
пойдут тумены Кадана и Бури...
Старый полководец медленно продвигался на саврасом коне вдоль русла
реки Другуски, тело его наклонилось вперед, одна рука с плетью висела вдоль
туловища, вторая была прижата как обычно к груди, а единственный глаз
сверлил все, что вызывало у него интерес. Впереди шел отряд разведчиков во
главе с джагуном, за ним качались в седлах Непобедимые, отборные воины
охраны, вооруженные до зубов и с тугом полководца над головами, они были и
сзади, отсекая разноцветный хвост из сиятельной свиты. Вскоре показалось
место, где защитники крепости сумели разбить плотину точным попаданием болта