Крепость
Шрифт:
— А почему бы тебе не смотаться в Логонну? — вдруг говорит он резко, — Было бы лучше, если бы ты уехал. Там бы у тебя было время на мысли и писанину. Никто бы не отвлекал тебя. А то, что ты хочешь узнать от меня, я бы тебе написал, согласен?
Когда немного погодя идем по плацу, Старик говорит:
— На твоем месте, я бы держался подальше от нашего дантиста.
Сказано было легко, но прозвучало натянуто и подавленно.
— Собственно, мне глубоко плевать на него, — добавляет Старик, сделав еще пару шагов, — Он придурок, в некотором смысле. У тебя-то мозги варят несколько по-другому.
С этими словами он останавливается и, посмотрев на часы на левой руке, весело произносит:
— Мне нужно к капитану порта. Увидимся, когда вернешься! — И развернувшись, идет по направлению к ждущей его машине, — Можешь взять с собой чай! — кричит он, хлопая дверцей.
Логонна! Что за благодать в этом слове для меня! Весь замок будет в моем единоличном распоряжении. Только кок Майер будет крутиться на своем камбузе. Думаю, мне удастся избежать его.
Еду и наслаждаюсь открывшимся мирным пейзажем. В ландшафте нет ничего великолепного и импозантного. Словно фотоснимки из салона: на них ни чада, ни дыма, ни затемнений.
Вокруг, куда ни кинь взгляд, море. Если смотреть сверху, все эти фьорды напоминают водяные деревья, где море являет собой питающую их почву. Кажется, толстые стволы делятся на ветви, ветви на ветки, истончающиеся до веточек.
Дома в этой местности едва различимы. Их стены, едва ли более 2-х метров высотой, сложены из того же камня, что и межевые стены на полях, а покрытые мхом крыши, торчат из скрывающей их зелени садов.
Едва устроившись в замке, спускаюсь к ручью и, шлепнувшись на задницу, фотографирую местность, но пока без фотоаппарата — только глазами. И фотоаппарат не смог бы ухватить все что я вижу: движение постоянно меняющегося света. Там, где еще недавно были темно-зеленые тени, уже светится яркая зелень. Сине-зелено-черные пятна высвечиваются над полями, насыпями, деревьями. Одинокие каштановые деревья, едва вылезшие из земли, высвечивают себя темными силуэтами. Противоположный берег, еще пока ярко очерченный светом, становится серым. Этот цвет придает ему мелкий дождик. Виднеющееся пшеничное поле, расцвечено, как драгоценная парча, пока дождик и его не окрашивает в серое. Немного погодя дождик уходит и все становится еще ярче и красивее: серебряные шапки деревьев, золото полей. На палубах рыбацких лодок и кораблей, стоящих на якорях в зоне отлива, играют яркие искры серебряных лучей солнца.
Вот бы пригодилась мне здесь моя складная байдарка! Ринуться в ней до того огромного рейда, изучить бы это множество фьордов….
Это было безумие, эту мою байдарку, на которой я однажды прошел по Дунаю до Черного моря, привезти с собой в Ла Боль. Она и теперь, наверное, там: среди вещей, которые Старик позволил мне привезти из Ла Боля, ее не было.
Внезапно, рядом возникает кок. В руке у него молочный бидон, «для молока», как он поясняет. Посмотрев на меня хитро, кок интересуется:
— Если вам что-то надо, господин лейтенант…
— Благодарю! — обрываю его на полуслове. Ответ мой звучит довольно резко и грубо. Но почему я должен спорить с собой? Что этот Майер здесь вынюхивает? Может, ему нужна машина? Или просто хочет услужить?
«Штатский стюард» — как-то сказал Старик, когда я спросил его о Майере. А зампотылу сказал еще короче: «Чертовски предан шефу».
Вполне может быть: на пятом году войны, все еще быть на гражданке…. Одно слово Старика и его забрили бы в солдаты.
Осматриваясь позже в замке, замечаю новые воланы. Интересуюсь:
— Наверное, из интендантства доставили?
— Никак нет, господин лейтенант! Их дала мадемуазель Симона — все вот это. У мадемуазель Симоны есть вкус.
Что знает Майер? Как часто здесь была Симона? Как ухитриться, все так выпытать у Майера, чтобы он не догадался?
Думаю, что Старик постеснялся бы с Симоной, прямо от ворот флотилии приехать в Логонну, словно генерал-директор с секретаршей, которую давно не считает таковой. Услышать бы хоть разок что-нибудь о пребывании Симоны здесь!
На сплетни и слухи рассчитываешь? Завистливый ты баран! — говорю себе.
В мозгу свербит: Симона и Старик!
Логонна как любовное гнездышко. Как практично! В Бресте слишком много глаз! Надо быть все время начеку. А Логонна? Здесь только Майер: тактичный господин Майер. Скрытный и ловкий.
В вечернем свете отблескивают камни, которыми выстлана вся дорога. Приходится быть очень внимательным, чтобы не поскользнуться. Так же как и у нас, вдоль дороги стоят дубы. Какой-то старик стоит между ними и рубит дрова. На скамеечке, за прялкой, сидит перед дверным проемом старуха. И это здесь, как и у нас….
Тяжело ступаю по мелководью и ил чавкает под сапогами. Решаю подняться к деревушке. Дорога туда ведет по запущенным и заброшенным садам. Низко летают голуби. Внезапно появляется вечернее солнце и окрашивает местность в красный свет. Кусты буквально пылают, желтые дроки вспыхивают оранжевым. Какой-то обломок блестит, будто алмаз в тени кустарника. Но как-то внезапно иллюминация заканчивается.
Веду трудный разговор со встреченным крестьянином. Интересуюсь, нельзя ли купить у него сало или яиц.
— Je ne suis pas installe pour produire, — отвечает тот с присвистом. А потом переводит своей жене наш разговор по-бретонски. Та обжигает в это время ячмень над открытым пламенем, отчего воздух наполнен странным запахом.
Жители этой деревушки кажутся мне пещерными людьми. Их берлоги даже нельзя назвать жилищами, это лишь обжитые пещеры.
Скоро холмы превращаются в черные силуэты. Вся местность погружается в темноту. Деревья становятся призраками с широко раскинутыми в вечернее небо руками.
В темноте запах моря усиливается. Как это происходит? Может быть, темный воздух несет запахи лучше, чем светлый?
Из домов на другом берегу ручья доносится запах молока. В воздухе разносится шум как от стаи пролетевших диких уток, но как ни верчу головой нигде не видно ни одной. Наверное, этот шум доносится из-за леса, но вскоре все стихает.
Над водой свет бензиновых ламп: ярко-желтые точки в серо-темной мгле. Доносятся предупреждающие крики.
Рыбаки заняты тем, что сдвигают в воду свои суденышки. Ветра совсем нет. Один рыбак на лодке подплывает к ним. Стоя в полный рост, он управляется одной рукой: кажется безо всякого напряжения. Группа других рыбаков стоит на берегу ничего не делая и смотрит на гребца. Затем хватают свои мешки и грузятся на суденышки.