Крепость
Шрифт:
— Пустить дизели! — и я вновь превращаюсь в дополнительного вахтенного мостика, наблюдающего за окружающей обстановкой.
Через несколько секунд раздается грозный рык дизелей. Лодка сильно вздрагивает. От страха перестаю дышать: Так и заикой можно стать! Это продолжается, пока двигатели набирают обороты, но и после того мне требуется еще довольно долгое время, чтобы успокоиться. Звук пренеприятнейший! Ну и шум! Мне кажется, что у дизелей вдруг включилась троекратная громкость, и их грохот накрывает все побережье. При таком сумасшедшем грохоте янки просто обязаны услышать нас, даже если до сих пор и спали непробудным сном. Таким неистовым грохотом мертвецов можно разбудить! Если бы только мы смогли теперь погрузиться! Но для такого случая вода, пожалуй, слишком низка. Кроме того, в горловине выхода имеются, как объяснял мне Старик, даже при предполагаемой тихой воде, сильные и сложные потоки. Вибрация дизелей заставляет лодку дрожать до последнего винтика. Устраиваюсь на одном из маленьких деревянных сидений, высоко выдающихся из стенки рубки, чтобы наблюдать за носом и кормой. Куда ни повернусь, все на ощупь влажное и шероховатое. Нос лодки легко скользит вверх и вниз. Пару раз он даже буквально ныряет и высоко вздымает водяные
— Наблюдать внимательно за кораблями противника. Стрелять разрешаю без команды! — раздается голос командира.
Чертов спасательный жилет! Теперь я не могу смыться с мостика просто так! Если бы только мы уже были на более глубокой воде! Янки определенно не позволят нам рассекать здесь, словно рыбацкой шхуне! Замечаю, что опять притопываю от нетерпения. Ничего не видно: Ни гавани, ни Бункера. Города тоже почти не видать. Различаю лишь несколько отдельных бликующих всполохов над водной поверхностью. Никакого понятия, что это такое. Морская вода разбегается, раздвигаемая устремленным вперед носом подлодки. Ослабив колени, пробую попасть в такт периодам движения лодки вверх и вниз. Но мне следует не движением морских волн любоваться, а наблюдать получше! Наши катера давно уже должны были быть в узости канала. В следующий миг слышу, как командир, не отрывая бинокль от глаз, говорит:
— Оберштурман, — там по левому борту впереди тень?
Оберштурман быстро устремляет свой бинокль в указанном направлении, однако, заставляет ждать свой ответ. Наконец, говорит:
— Похоже — очень похоже…
— Право руля 15 — держать 150 градусов! — приказывает командир.
— Вот — 3 градуса по левому борту что-то тоже есть, господин обер-лейтенант!
Это снова оберштурман.
— Тогда давай держать 170 градусов. Посмотрим, что получится…
— Держать 170 градусов! — командует вниз оберштурман.
— Наблюдать за первым объектом, — приказывает вполголоса командир.
Все это уже было! Только тогда братишки, когда мы с трудом проходили Гибралтар, ставили навигационные огни. Этим они помогали нам уклоняться от столкновения. Естественно не из-за любви к нам. Они просто боялись столкнуться и с нами и друг с другом, поэтому хотели лишить нас доступа к выходу, заблокировать нам дорогу и замкнуть нас в мешке. Как сильно я тоже не стараюсь, не могу обнаружить тени, которые видят оберштурман и командир. И в этом нет моей вины: Проклятый чадящий дым опять вызывает у меня слезы. Долбоебы, надоело уже! Что за слабоумный командует этим минным прорывателем! Британские грузовые суда ведь ходят иногда без дыма, если это необходимо — или почти без дыма. И тут я слышу: «Мины!» Кто сказал, что там где-то мины? С какой стороны сказали? Раздается голос командира:
— Точно! Дальше впереди лежат наши собственные.
Собственные мины — это могут быть только те, которые должны преграждать противнику вход в Брест. Якорные мины. Какой же я дурак, что не узнал об этом раньше! О собственных минных полях никогда не говорилось. Вместе с тем никогда, кажется, у нас еще не имелось проблем, кроме разве что мин, которые по ночам сбрасываются самолетами Томми. Но если уж Томми удается расставить мины непосредственно перед Бункером, то тогда возможно здесь они тоже могут быть. Но, все же, не будем пугаться… Бог не выдаст — свинья не съест! Теперь темное небо стало почти таким же плотным, как и темная вода. Несмотря на это, все еще высвечивается тонкая линия горизонта на западе, а перед ней изящный силуэт нашего минного прорывателя. Лодка поднимается и опускается теперь нерегулярно. Глаза не позволяют оценить ее движение. Чтобы не расшатываться из стороны в сторону, приходится крепко уцепиться за фальшборт мостика. Всем телом ощущаю, как дрожит металл под силой наносимых водой ударов. Когда мы уже нырнем? Очередной бросок воды настолько внезапно летит мне в лицо, что я вздрагиваю словно от удара кнутом. Вода проникает между губ: соленая. Невольно выкрикиваю проклятие и быстро нажимаю несколько раз языком по нёбу, чтобы получить во рту большую порцию слюны. И сглатываю ее вместе с солеными каплями. Выплюнуть эту смесь, я не решаюсь в этой темноте — могу попасть в «зимний сад». Вокруг меня на мостике внезапно оказывается слишком много людей. Лучше спущусь-ка я в лодку. В центральном посту лежат наготове изогнутые магазины емкостью 20 выстрелов каждый для скорострельных автоматических 37-мм пушек. Я видел такие и на кронштейнах в башне. Запасные боеприпасы для зениток свалены перед командирской выгородкой. Чтобы суметь быстро придти на выручку, если возникнет такая необходимость, внимательно осматриваюсь. Подхожу к прокладочному столику и, пытаясь совладеть со своей нервозностью, рассматриваю лежащую там карту: Побережье Бретани является мне вдруг как абрис дико гримасничающей горгульи. Надо постараться как можно быстрее выйти из ее оскалившейся пасти. Насколько мы далеко, вообще, до воображаемой линии от мыса Pointe de Saint-Mathieu до Pointe de Penhir? Накладываю на карту угольник и линейку и пытаюсь сконцентрироваться на проводимых мною вычислениях: Только не халтурить! Успокоить суетливые пальцы! И вот получаю: Еще пять морских миль! Как далеко это на самом деле, то есть, как далеко при данных обстоятельствах, я не знаю. Скорее всего, в этом не смог бы разобраться и сам Господин Эйнштейн… Поднимаюсь на несколько ступенек по алюминиевой лесенке до рулевого и остаюсь там. Сверху поступают команды, которые я не могу правильно воспринять. Рулевой перекладывает рукоятку машинного телеграфа и нажимает на рукоятку штурвального колеса. Затем тут же докладывает наверх:
— Есть левый двигатель полный вперед. Правый средний вперед. Руль положен право на борт до предела.
Право на борт до предела? Что может означать то, что руль в крайнем положении? Команды поступают одна за другой. Рулевой пашет как проклятый. Почему же мы все еще не ныряем? Из-за опасности мин, может быть? В отверстии башенного люка светлеет. Осветительные ракеты? Не начинается ли теперь наш последний танец? Но вот светлое пятно снова гаснет, но не сразу, в один миг, а как огонь, затухая. Прислушиваюсь, но за шумом дизеля ничего не слышу снаружи. В ушах звучит только быстрая последовательность команд рулевому и машинному отделению: Мы идем зигзагами во всю мочь. Наверх требуют Складную Книгу. Складную Книгу? Что это значит? Снова светлеет. Сигнальные ракеты? Осветительные снаряды? Просто так или чтобы осмотреть местность и найти цели для пушек? Если бы, все же, командир проинформировал нас! Сверху новая команда:
— Оба двигателя полный вперед! — И сразу после этого: — Руль влево на борт до предела!
Мы должным выйти, во что бы то ни стало, в более глубокую воду. Но такими зигзагами мы едва ли продвигаемся вперед… Вверху раздается жуткий рев: Ни хрена себе расклады! В центральном посту поднимается суматоха. Нас атакуют? Или мы атакуем? Сквозь шум дизелей хлещут сильные отзвуки выстрелов. Это мы стреляем? Или по нам лупят? Нет, должно быть это минный прорыватель. Минный прорыватель в бою? Но почему мы не стреляем? Сверху свисают набитые патронами ленты наших 20-ти миллиметровок. Они слегка колышутся. Головки снарядов матово блестят в бледном свете… Я весь горю желанием сделать хоть что-то, приложить руки куда-нибудь. Однако мне ничего не остается, как просто стоять, сдерживая дыхание и рвущееся из груди сердце. Страшно ли мне? Конечно, я боюсь. Я весь буквально пропитан страхом. Всеми порами я выделяю его из себя — и одновременно его же и вбираю в себя: Страх царит повсюду. Как огромная, но невидимая, липкая паутина он сидит в каждом углу. Уклончивые взгляды людей полны испуга. Все, что мы говорим, говорится только ради того, чтобы отогнать страх. Это такая разновидность страха, которая заставляет меня втягивать голову в плечи при малейшем необычном шуме. Мне разрешено подняться снова на мостик. Слава Богу! Быстро оглядываюсь, пока не начинаю кое-что различать в темноте. Как долго нас еще не тронут? Когда минный прорыватель получит свою торпеду и взлетит на воздух? У быстроходных катеров есть торпеды. Я настолько увлекся видом сильного фейерверка, что даже попадание торпеды в нас сейчас не смогло бы испугать меня. А там, на минном прорывателе, зенитная пушка долбит куда-то вверх: Бьет трассирующими снарядами. Всматриваюсь в слепящий трассирующий след, уходящий в небо, но как сильно не напрягаю зрение — не вижу ни одного самолета. Жемчужные нити трассеров указывают мне направление, и все же не могу найти и следа самолета. А может парни с минного прорывателя так разнервничались, что желают расстрелять свои боеприпасы, создавая нечто типа световой рекламы для нашего выхода? Внезапно органное гудение разносится прямо над головой, и уже ревущая тень несется на нас. Забили тяжелые молоты — это наша пушка вступила в дело! Опять тишина — как отрубило.
— Они перестраиваются! — орет командир, и сразу после этого оберштурман:
— Самолет по правому борту 30!
Ну и заварушка! Что за самолеты? Либерейторы? Сандерленды? Лайтнинги?
Точно не узнать. Если они сейчас сбросят парашютные светящие авиационные бомбы, то мы будем перед ними как слон на арене цирка. Едва успел подумать об этом, как становится светло как днем. И раздается общий крик:
— Самолет по левому борту 20!
Сквозь шум дизелей отчетливо слышу вой одного самолета. Наши зенитные пушки тявкают ожесточенно. На какую-то минуту даже вижу желтые огни, вырывающиеся из стволов. Затем общее тявканье смолкает, но наши зенитки продолжают лупить: Мы стреляем трассерами. А я не могу больше найти цель. Внезапно бледные водяные фонтаны взмывают по обе стороны нашей лодки — не далее десяти метров от нас. Мы высоко поднимаемся, и нас сильно встряхивает.
— Мимо! — ору во всю глотку. К счастью, никто не слышит меня в этом безумном шуме.
Под шумок может, проскочим в более глубокую воду? Томми нам здорово подосрали. Вдруг снова воцаряется тишина. С минного прорывателя семафором передают азбукой Морзе какое-то сообщение. Я жду, сдерживая дыхание результат, и почти одновременно слышу:
— Что, они хотят уже смотаться?
— Братишки сматываются слишком рано!
— Трусливые свиньи!
— Скоты немытые! Ничего не скажешь: Слабаки, в штаны наложили!
И отдельно голос командира:
— Они ставят страх смертный выше страха Божьего!
И вдруг он орет:
— Самолет прямо по курсу! Тревога!
Командир кричит с такой силой в мое левое ухо, что почти оглушает меня. Уже спешно спускаясь в люк рубки, вижу, как снова становится светло. Понимаю сразу: Лодка освещена самолетным прожектором. И тут же раздаются выстрелы его бортовых пушек… Одновременно взглядом выхватываю, как рвутся клапаны быстрой продувки в корме централа и вся кавалькада сверху, с мостика, сыпется вниз, а последним спускается командир. Черт возьми! А здесь вообще-то достаточно глубоко для погружения? И еще эти минные заграждения! Где они действительно расположены? Старший инженер-механик высоко поднял голову над плечами. Нашел верный момент подрасти! Глаза наполовину закрыты. В следующий миг он слегка задирает голову в затылке. Мне требуется некоторое время, пока я не понимаю, почему он ведет себя так странно: Он всем телом пытается угадывать движения лодки. При этом напоминает дирижера оркестра. Меня бы не удивило, если бы он приподнял также и руки — не для того чтобы их использовать, а чтобы ощущать еще больше колебаний подлодки. Сейчас же он работает только головой и шеей. 4, 5 взрывов раздаются почти одновременно. В их отзвуки вплетаются жесткие, но более легкие разрывы. Неужели они метают в нас еще и ручные гранаты? Или это новые бомбы Hedgehog, выбрасываемые залпами? Взрывы еще долго противно звучат эхом спустя много времени после сброса. Меня осеняет: Утесы! Звуки разрывов отражаются утесами…