Крепость
Шрифт:
Только теперь до меня доходит, что самое лучшее для меня было бы сейчас вытянуться на своей койке. Вытянутся и выключиться… Но тут же одергиваю себя: Такая пытка ожиданием была бы выше моих сил! Думаю, скоро начнется самое интересное!
А потому назад, в центральный пост.
До переборки легко проскальзываю между телами, а затем кладу обе руки на поперечную штангу над открытым круглым люком и высоко задрав правую ногу и примерившись, чтобы ни на кого не наступить, протискиваюсь в полутемный ЦП, чуть не на карачках.
Я прибыл в правильное время: Командир приказывает продуть балласт для всплытия. Великолепно: Мы снова поднимемся — и наконец-то со всем этим дерьмом будет покончено! «Копья в ряд!» — точно, так мы и пели: при нашем Союзе «Объединенная Молодежь».
Когда командир отдраивает верхний рубочный люк и открывает его, настоящий водопад бьет потоком на плитки пола и несется в трюм.
По приказу командира вахта мостика взбирается наверх, и затем слышу приглушенную команду:
— Продуть дизелем!
Каждый раз, когда раздается такая команда, я представляю себе заложенный от насморка нос, заткнутый соплями и носовой платок, в черную клеточку. Но теперь эта команда звучит как Аллилуйя. И это несмотря на то, что мы определенно имеем перед собой еще довольно приличное расстояние: Надводный ход по мелководью.
Также слышу:
— Дуракам закон не писан!
Чувствую себя снова не в своей тарелке, когда кто-то добавляет:
— Батюшки, все смешалось теперь!
Лучше бы он заткнулся.
Я знаю: Пока мы не войдем в область действия наших береговых зениток, все висит буквально на острие ножа.
Меня так и подмывает забраться на мостик. Я хочу видеть, как развиваются события там, наверху. В глубине души надеюсь, что командир пригласит меня на мостик. Поэтому застываю непосредственно под люком башни. Но так как с мостика не поступает никакого приглашения, я наконец спрашиваю, задрав голову косо вверх:
— Разрешите выйти на мостик?
— Разрешаю! — отвечает командир сверху, и я забираюсь, быстро перебирая руками перекладины вертикальной алюминиевой лесенки.
В полутьме различаю отчетливые силуэты командира и оберштурмана, оба с биноклями перед глазами, неподвижные, будто вырезанные из дерева.
Внезапный переход взгляда от труб и механизмов к взгляду вдаль, свободному от сжатого пространства, перехватает мое дыхание…
Скоро настанет день.
На востоке уже пролегла светлая дорожка — по шелковому, гладкому морю. Верчусь вокруг собственной оси и покачиваюсь при этом от мягкого, приятного воздуха который стараюсь буквально закачать в себя, словно желая взлететь ввысь. Вид неба и моря кажутся мне нереальными — как Fata Morgana.
Командир, полусогнувшись, поворачивается назад в башню и приказывает:
— Лево руля! Курс 90 градусов, малый ход!
Как долго еще продлится эта серая полутьма, пока не станет светло?
А что затем?
Не поймают ли они нас раньше с помощью своего радиолокатора?
Непроизвольно снова напрягаю слух и пытаюсь вслушаться в небо, пытаясь различить шум самолета сквозь наши собственные шумы. Но шипящий шорох и шум моря и тряска наших дизелей слишком сильны. Этак эти ублюдки нас точно должны услышать.
Словно услышав мои мысли, командир приказывает перейти на ход под электродвигателями. Рядом со мной проносится вдох облегчения. Мне это тоже нравится. На электродвигателях в надводном положении — а почему нет?
Теперь, вплотную у берега, мы можем больше не экономить наши запасы электротока…
Ловлю себя на том, что уже некоторое время неосознанно раскачиваюсь в коленях и это мне нравится. На минных тральщиках на мостике имеются специальные рыхлые скатки, чтобы защитить колени моряков при взрыве мины.
Охотно бы задал вопрос оберштурману, как долго еще мы будем нуждаться в его расчетах времени. Но лучше промолчу.
Надо сосредоточить все мое внимание на моих членах, чтобы они не трепыхались как сейчас. Дрожать от нетерпения на ходовом мостике — это никоим образом не произведет благоприятного впечатления.
— Есть цель! — кричит акустик. Вот же, я все же надумал! Сначала гидролокатор, теперь радиолокатор…
— Зенитный расчет на мостик! — приказывает командир.
Мгновенно раздается дикий грохот и сдавленная ругань. Что за цирк! Мне не удается посчитать темные фигуры, выбирающиеся из рубочного люка. По мне, там слишком много людей.
Ладно, чему быть — того не миновать! О погружении лодки, так или иначе, уже думать не приходится.
А что командир? Что нашло на него? Он стоит застывший, как аршин проглотил между спин вахтенных и ОПУ словно в странном танцевальном па.
Никаких сомнений: Он снова словно в ступоре — как боксер, которому уже засчитали поражение, но который вновь вышел на ринг.
От акустика поступают новые доклады: По-видимому, самолеты в плотном, висящем глубоком слое облаков кружат непосредственно над нами.
— Оёпересетематьвашузаногу! — бормочет маат старшина лодки. — Неужели этому мудаку придется разгрузиться от своих бомб?
Светает, и чем дальше, тем больше. Не то чтобы занялась настоящая заря, настоящий рассвет — купол неба скорее подсветляется таким способом. Хорошая видимость для летчика, пасущегося у гавани!
Командир и оберштурман стоят в этом взломанном утреннем свете как памятник близнецам у переднего фальшборта мостика: Гете и Шиллер — вид сзади.
Нам следовало бы иметь на борту такие воздушные шары с фольговыми лентами, которые мы могли бы запускать в небо, чтобы запутать летчиков Томми.