Крещатик № 94 (2021)
Шрифт:
ночь не спит
3
плуги
флаги их – грачи
их ван Гоги – силачи
едут в нашем балагане через дождика лучи
о'бручи
«ад и обратно»
львы летучего ума
едут как слепые пятна через спящие дома
через
крышу небосвода
и свобода впереди
слёзы распирают грудь, и цепи рвутся на груди
с камнями в карманах идёт жонглёр
за
с тяжёлой слезой посреди груди
когда она выйдет – он умрёт
о Франция мысли и листвы —
всё в тебе ползёт-поёт!
летучие тучи, шерсть огня
небесного, как в следах колёс
когда время вышло и пришло —
одно и есть что свет слёз
планета Земля – как в руке земля
и морось вслед дрожи звёзд
что ты видишь как лесное
как лесное лицо это – стог снега
это – сноп зноя
это – цепь, на которой сидит лист-царь
отвернуться угнаться
обознаться уткнуться —
в всё чужое родное
только и биться
превращаясь в просветы – не дыша, зная
эх ты!
зерно-человек!
сколько у тебя, быка, было
мешков одной мысли!
а пошёл сквозь песок времени
как вот я
не спеть и песни
похожей на любую
на ничью песню —
которую поёшь
как это объяснить? —
как бы… дуя в пустое
зная
впустую
Александр МОЦАР
/ Киев /
Моему брату Сергею
Меланхоликом становишься, когда размышляешь о жизни, а циником – когда видишь, что делает из нее большинство людей.
Эрих Мария Ремарк «Три товарища»
Почти все ситуации и разговоры в этой повести – это невыдуманные реалии лета 16-го года. Я, конечно, понимаю, что зафиксированные мной здесь положения не разворачивают полной картины происходящих тогда событий, в Киеве в частности и в Украине в целом, но это то, что видел и слышал именно я. Медиа-реальность большинства. Вера националистов и сепаратистов. Противостояние. Всё это останется на полях этого рассказа. Здесь несколько бесед небольшого круга людей. О них ниже. Итак:
Он смотрит на мокрую скользкую брусчатку, которая переливается, мигает, веселится отражающимся цветным неоном. Вечер, суета перед праздником. Ветер отталкивается от стен, меняет направления, напрягается мелкой дрожью в моросящей влаге, которая не может решиться, быть ей снегом или дождём. Вокруг шаги, тени, голоса – всё то, что давно не интересует его. Люди в его сознании перестали удивлять и стали говорящим потоком, изображением на общем экране,
Из подземки метро «Театральная» выходит пара с букетом цветов и направляется ко входу в театр. Там суета перед тремя звонками. Люди встречаются, дожидаются, топчутся на месте, говорят по телефону, с телефоном, с людьми, с голосами людей. Перед афишами мужчина нервно выговаривается перед молодой женщиной, та, улыбаясь, смотрит мимо него. В её улыбке явная угроза. Мимика человеческих отношений.
Телефонный звонок отвлекает его от невольных наблюдений. Он недовольно морщится и отвечает, после короткого разговора идёт вниз по улице Хмельницкого к Крещатику. Навстречу ему идут две симпатичные девушки в костюмах 19 века. Яркие юбки, меховые шубки, шляпки, перчатки, улыбки. У них лотки, на которых конфеты и цветная полиграфия. Он берёт конфету и флаер, благодарит и смотрит на уходящих красавиц. Только сейчас его накрывает ощущение скорого праздника. На здании ЦУМа светящейся гирляндой выложены цифры наступающего года – 2014. Он выходит на Крещатик.
Палатки, костры в железных бочках, кордоны, нервный, весёлый накал неподчинения. По телефону его ориентируют друзья, и скоро он полностью окунается в атмосферу протеста, беспорядка, где люди говорят матом и лозунгами, где есть враги и герои. Он невнимательно слушает последние новости в зоне оппозиции и с удовольствием принимает флягу с коньяком. Глоток, еще глоток. Рядом потянуло сладковатым дымом марихуаны. Люди шумно договариваются о совместной встрече Нового года.
Из поддонов делают сцену, на которой ему сегодня предстоит выступать. Вечер гражданской лирики. Несколько фотографов, знакомые, незнакомые лица, безликий корреспондент немецкого радио. Короткое бессмысленное интервью.
Все возбуждены каким-то новым делом. Все уверены в своей правоте и нужности, и эта уверенность заражает своей искренней простотой. Здесь все знают, что нужно делать и наконец-то все нужны друг другу. Он чувствует это общее настроение и нарастающую тенденцию к объединению и невольно инстинктивно отстраняется от всех. В толпе он замечает своего приятеля-журналиста, политолога. Спрашивает о его впечатлениях, звучит слово революция. «Это не революция, – отвечает приятель, – это карнавал». Взрыв петарды, его шумно окликают. Он видит перед собой своего соседа, молодого парня, футбольного фаната. Этот настроен решительно. Короткие, резкие фразы, вера. Здесь он уже получил приказ. «Олег Глота, к сотнику», – парень рывком, не простившись, срывается с места и убегает к группе людей, которые неумело, неловко, ещё стесняясь друг друга, пытаются организовать строй. 28 декабря 2013. Суббота.
1
Олег Глота, вернувшись с фронта, несколько дней поил друзей нерядовым алкоголем под круглосуточным супермаркетом. «Нарядившись» до безоблачного состояния, он, смеясь и икая, рассказывал истории о пережитом. На пятые сутки такого времяпровождения Олег пришёл домой, заперся у себя в комнате, надел постиранную матерью военную форму, лёг на кровать, обложил себя иконами, заткнул уши наушниками, включив плеер на полную громкость и, сделав себе «золотой укол», т. е. смертельную инъекцию наркотического препарата – умер.