Крест и посох
Шрифт:
Ратьша заколебался. Данило Кобякович с облегчением вздохнул. Словам посла был смысл верить, но гигант-викинг, пристально глядя на Хвоща, предложил:
— О болезни княжьей пусть нам сама девка расскажет. Мыслится, ей куда лучше ведомо, что да как, да так ли она опасна, что князь даже выехать не в силах, да сколь она длиться будет.
— Я сообщу князю о вашей просьбе, — уклончиво ответил Хвощ.
Подозрения с новой силой зашевелились в Ратьше.
— Да не просьба это будет, а повеление! — загремел он.
— Повеление князю Глебу? —
Данило Кобякович, успокаивая, тронул тысяцкого за плечо и уточнил:
— Пожелание такое у нас. У всех троих.
— Да еще пусть и духовник его с нею вместе прибудет. Как его там… отец Николай, — буркнул Ратьша.
— Он у одра княжеского неотлучно сидит, — возразил Хвощ.
— А мне помолиться нужда появилась великая, — встрял половец. — Вот он как раз…
— Чтоб молиться, священник не нужен, — саркастически усмехнулся Хвощ. — Молитва из твоих уст должна идти, Данило Кобякович.
Хан смолк, нахмурив брови, и принялся срочно размышлять, а зачем тогда вообще сдался священник, если молитву христианин обязан произносить без его помощи? То ли дело шаман — один за всех отдувается, а здесь, выходит, каждый сам за себя?
Но тут пришел на выручку Ратьша:
— Данило Кобякович хоть нашей речью и чисто владеет, но тут спутал малость. Он хотел сказать про молебен, кой отец Николай во здравие князя Константина отслужит, а мы все подхватим. Сообща оно, глядишь, до бога быстрее долетит, потому как силы в молитве оной поболе будет.
— Мыслю я, что для цели всеблагой князь Глеб с охотой пришлет вам священника, возможно, даже самого епископа Арсения, — согласно кивнул Хвощ.
Ратьша удовлетворенно крякнул, но Эйнар тут же вежливо уточнил:
— Нам не надо епископа. Нам нужен отец Николай.
— Да такой молебен любой отслужить может, — досадливо махнул рукой Хвощ, но, чувствуя, что дотошный викинг вряд ли отвяжется, попытался еще раз вильнуть для пущего правдоподобия: — Кто посвободнее будет от служб церковных, того и пришлем. Можно и Николая, почему ж нет. Словом, исполним мы. — И сразу же заторопился, зачастил: — Конечно, это дело богоугодное. К тому же такой молебен во здравие непременно князю Константину поможет. Тут верно было говорено, общая молитва и впрямь во сто крат сильнее, да и до бога быстрее долетит. А уж коли она от души возносится…
— И ежели ее отец Николай честь будет, — добавил негромко Эйнар.
— Да он их неотступно у одра болящего читает, — снова вильнул лисьим хвостом Хвощ и изумленно развел руками: — Уж и заменить его сколь раз хотели — мол, отдохни малость от трудов всенощных, а он ни в какую, все…
— А завтра с нами на молитву встанет, — вновь негромко, но твердо произнес Ратьша. — Оно, глядишь, и ему веселее от одного вида нашего станет.
— В чем же тут веселье? — не понял Хвощ. — Молебен — дело серьезное, тут радость на ликах без надобности.
— А увидит, сколь у князя Константина доброхотов, готовых от всего сердца во здравие его помолиться, и возрадуется его душа,
— Ну нечего тут из пустого в порожнее переливать, — хлопнул здоровой рукой себя по колену Ратьша и подытожил: — Завтра отца Николая и лекарку нам сюда приведешь, тогда и далее речи вести можно, а ныне время уже позднее, добрым людям отдыхать надо. — И, с трудом поднимаясь на ноги, тысяцкий добавил: — Прямо на зорьке утренней ожидать их будем, а покамест спите спокойно. Я вас тревожить не буду. — И криво усмехнулся: — Чай, не иуда — в спину не бью.
Но поспать Хвощу так и не удалось.
Иссякший было водопад бранных слов, до которых обычно князь Глеб не был большой охотник, но тут вопреки обыкновению излил все известные ему ругательства на головы Онуфрия и Мосяги, чудодейственно возобновился с новой силой после того, как был выслушан Хвощ.
Правда, не сразу. Вначале слово взял тысяцкий Вышата, который напомнил, что он уже при известии о приближении Ратьши предложил вообще ни о чем с ними не говорить, а напасть точно так же, как под Исадами.
Теперь же и вовсе надлежит вострить мечи да готовиться к сражению, благо что сил у них вдвое против Ратьши, даже если считать половцев. Опять же не следует забывать и то, что две трети врагов из числа степняков, которые долго драться не умеют и после первого же безуспешного натиска рванут без оглядки куда глаза глядят.
Бояре одобрительно загудели, целиком и полностью соглашаясь с тысяцким, после чего слово взял Глеб, и тут началось такое…
Если в первый раз рязанский князь относительно спокойно пояснил Вышате, что вначале желательно выяснить, что известно Ратьше, к тому же в любом случае есть смысл сперва как следует усыпить их бдительность, а уж потом нападать, то теперь он моментально вышел из себя.
Брызжа слюной, он битый час орал, что лишние мечи числом до полутысячи никогда и никому помехой не были, поэтому, если есть хоть малая возможность завершить дело миром, уговорив воев перейти на сторону победителя, отчего бы ею не воспользоваться, а тот, кто предлагает сразиться, не кто иной, как тайный его ворог.
Бояре, собравшиеся вокруг князя, смотрели на него, искренне недоумевая об истинной причине столь бурного негодования. Загадочное миролюбие Глеба и непонятное желание во что бы то ни стало решить дело мирным путем удивляло их не на шутку.
А тот продолжал неистовствовать в своем гневе.
Так и не решаясь сказать о тайном страшном оружии, которое, несомненно, имелось у осадивших Рязань, иначе бы они не были столь уверены в себе и не выдвигали непомерные требования, Глеб выдумывал все новые и новые доводы в пользу своего нежелания сражаться.
В ход пошло все, включая слухи и пересуды рязанских жителей, которые в последнее время после проповедей некоего безумца в рясе не желают при встрече со своим князем даже глядеть на него, а потому ненадежны вплоть до того, что могут потом и не пустить его отряды в город.