Крест и посох

Елманов Валерий Иванович

— Гривны за жизнь княжью! — взвился было на дыбки тысяцкий, но ярл так же холодно пояснил свою мысль:

— Нет, тут вира иная: жизнь за жизнь.

— Это другое дело, — сразу сбавил тон Ратьша, но еще несколько сомневаясь в правильности предложенного викингом. — А ежели он где-то в лесах укрывается, да весь в ранах? Тогда ведь и день-два будут дорогого стоить. К тому ж и дозоры рязанские его повсюду искать должны. Может, мы тоже пошлем своих людей во все стороны? Глядишь, кто-нибудь и наткнется на князя. Или он, к примеру, успел затвориться в Ожске?

— Коли

он жив и его до сего времени ищут воины Глеба, то мы узнаем об этом по дороге на Рязань, — не согласился Эйнар. — Хоть один из его отрядов да встретится нам по пути туда. К тому же, услыхав про нас, рязанский князь сам стянет всех в город, перестав искать Константина, так что мы уже одним своим подходом ему изрядно подсобим, даже ежели он скрывается от брата в ином месте. А вот узнать, есть ли князь в Ожске… — Ярл на секунду задумался, но быстро нашелся: — Мы направим туда из-под Рязани одну из ладей. Мыслю, ежели усадить в нее самых сильных гребцов, к исходу второго дня они вернутся, и мы будем знать.

— Ну тогда быть по сему, — хлопнул себя по мускулистой ляжке боярин и, спохватившись, обратился к упорно молчавшему во все время обсуждения будущих действий половцу: — Ты-то как мыслишь, Данило Кобякович? Твоя рать числом вдвое поболе нашей будет. С нами пойдешь али как?

— Предавший своего брата сегодня, предаст самого себя завтра, — отозвался половец. — Мы с князем побратимы. К чему лишние слова? К тому ж князь Глеб силен. Вам одним не справиться.

— Сеча будет лютая, — посчитал необходимым предупредить хана Ратьша, на что тот чуть обиженно ответил:

— За свою честь отказывается вступать в бой только тот, у кого ее нет. Я дал роту в верности Константину, он мне. Кто сам нарушит ее, чего может ждать от других?

Уже выйдя из шатра и с наслаждением вдохнув сочный луговой воздух, наполненный благоуханным букетом диких трав и цветов, Ратьша философски заметил:

— Эхма, сколь воев наших поляжет навсегда в мураву под Рязанью — токмо господу богу ведомо.

Эйнар сдержанно согласился:

— Думается, что не все встретят нынешнюю осень.

Встрял Данило Кобякович. Как-то хищно скаля зубы, он возразил обоим:

— Достоин жизни только тот, кто не страшится смерти.

— Это ты мудро помыслил, — хлопнул его мимоходом по плечу Ратьша, направляясь к своим дружинникам.

Провожая тысяцкого взглядом, хан вдруг подумал, что сталось бы с его плечом, если бы по нему так же дружески, от души хлопнул этот здоровенный ярл.

Тот, будто прочитав его мысль, повернулся к половцу, но испытывать его плечо на прочность не стал, лишь коротко кивнул, предупредив:

— Сойдемся у Рязани под вечер.

Данило Кобякович в ответ молча махнул рукой и что-то гортанно крикнул своим воинам, нетерпеливо ожидающим команды.

Мгновенно весь кочевой стан пришел в движение и, не потеряв ни одной лишней минуты, вскоре все они сидели как влитые на своих крепких приземистых мохноногих конях, готовые двигаться туда, куда повелит им их вождь.

На

пути им не встретился ни один отряд, и, одолев до вечера весь путь, к закату все прибыли под Рязань.

Тут-то, вытащив из одной избенки на краю посада древнего замшелого старика, не пожелавшего быть обузой для своих домочадцев и отказавшегося укрыться за стенами города, они узнали, что седмицей ранее пленил их князь своего брата Константина и теперь держит его в порубе, гадая, какая казнь будет достойна столь страшного злодеяния, им свершенного.

Не желая тратить время на разъяснения, Ратьша просто отпустил старика восвояси, а заметив три фигурки, застывшие у запертых городских ворот, он тут же смекнул, для чего они вышли, и решил двинуться навстречу.

С собой он прихватил лишь Константинова побратима — половецкого хана, да еще Вячеслава, который восхитил его в недавнем походе, правда, не столько своим воинским умением, сколько умом и сообразительностью.

Честно говоря, даже после того, как князь в ответ на просьбу воеводы назвал имя его будущего преемника, даже узнав о том, что Вячеслав из Рюриковичей, его кандидатура особых восторгов у старого вояки не вызвала.

Ну и пускай он княжич, ан все одно — и сосунок годами, и делу ратному только-только приставлен обучаться. Однако воевода промолчал, решив наглядно, на деле показать, что Константинов выбор оказался неудачен, но пусть это князю обрисует сама жизнь.

Потому-то он и в походе, держа Вячеслава близ себя, тем не менее ставил перед ним самые сложные задачи: то пошлет в разведку, то поставит во главе передовой дозорной сотни, а то заставит высказать мнение по поводу предстоящей завтра битвы. Какие у него, дескать, соображения имеются.

И с каждым днем все больше и больше удивляясь, начинал Ратьша понимать, что выбор князя, пожалуй, не просто правильный, а самый что ни на есть подходящий.

Вряд ли кто из бывалых воев лучше этого мальчишки сумел бы так грамотно оценить обстановку, прикинуть, как лучше всего использовать болотистую низину или дремучий лес, все мудро взвесить, включая даже боевой дух неприятеля и своего войска, и уж потом, исходя из всей совокупности принять решение.

Да, конечно, что касается личного умения, то тут ему еще трудиться и трудиться. Тот же Константин, который доводится князю тезкой, и с мечом обращается куда лучше, и с луком, не говоря уже о том, как он держится на коне.

Да и не он один опережал Вячеслава.

С луком избранник князя и вовсе что по дальности, что по меткости уступит если и не всем, то доброй половине дружины. Да и с копьем у молодого княжича не все слава богу, а уж на коне этот мальчишка до сих пор сидит как на корове.

Однако не щадит себя парень, каждый день по сто потов проливает, но своего добивается.

К тому же не самое это и важное в деле руководства дружиной.

Если бы в воеводы выбирали исходя только из личного мастерства, то у Ратьши в дружине уже сейчас кандидатов в тысяцкие набралось бы несколько десятков.