Кристальный пик
Шрифт:
— Ты переусердствуешь, — сказала я, свесив с подоконника ноги, которые ощущались непривычно легкими и свободными в мужских штанах, раздобытых специально для похода. Стрелка на механических часах, сооруженных Гектором и приделанным к дымоходу камина, уже почти подобралась к заветному часу. — Мы вернемся к вечеру, максимум к утру. Не думаю, что Хагалаз откажет нам в помощи, когда узнает, чем обернулось это ее «сейд сломает сейд». И да, у нее уже есть кошка, а платья она не носит. Только юбку и повязки.
Маттиола наконец-то остановилась и, смерив раздутую сумку-узелок оценивающим взглядом, вывернула ее обратно мне на постель с недовольным «Фр-р!».
—
Вместо ответа я постучала кольцами по оконной раме, накаленной солнцем, и мысленно воздала молитвы пропавшей Кроличьей Невесте, дабы встреча с Хагалаз и впрямь состоялась не впустую. Уж если она не найдет решение наших проблем, то по крайней мере укажет путь к нему. Желательно такой, на котором мне не пригодится карта туата Дану и который не потребует от меня вновь поставить Дейрдре под угрозу.
— Рубин?
Мышцы ныли после короткой утренней тренировки с легковесным мечом, которую я провела тайком вместо завтрака, вымещая на соломенном чучеле злость на саму себя. Боль, разливающаяся по окрепшим рукам, была моим наказанием за то легкомыслие, с которым я веселилась на летнем Эсбате. Пила, ела, танцевала, играла, даже целовалась — словом, делала все, что взбредет голову, лишь бы не исполнять свой королевский долг. Не поди я в Столицу, быть может, и не было бы никакой хвори, сгубившей все запасы и труды крестьян. Поделом мне и несчастья, и предательство ярлов, и очередные нарушенные гейсы.
— Рубин.
«Дай мне немного времени. Я вернусь».
И как я сразу не поняла, что передо мной вовсе не Солярис? Как могла спутать их? Как могла позволить обмануть себя? Ни хмель, ни веселые танцы, ни скрадывающаяся ночь не были тому виной — только моя собственная дурость. Мы с Солом вместе уже восемнадцать лет, прошли рука об руку через огонь и воду, да и нрав у него тяжелый, как чугун — не так-то просто повторить такое! И все-таки я не заметила подвоха.
— Руби!
Кажется, Маттиола позвала меня по имени несколько раз, прежде чем я наконец-то услышала и откликнулась. К тому моменту терпение ее уже лопнуло: она вылезла из кресла и пересела ко мне на подоконник, подмяв юбку в тон сапфировому кулону. Вероятно, все размышления были написаны у меня на лице, хоть я и надеялась, что их замаскирует красный узор а'ша, который я нанесла себе утром на веки, будто пыталась восстановить ту связь с Солом, которая, как мне казалось, надорвалась.
— А что думает обо всем этом Солярис? — спросила Маттиола ненавязчиво, когда я свернула карту Дану и отложила ее в сторону. — Я видела, как вы уходили вдвоем с Совета... О чем разговаривали по дороге?
— Ни о чем. Мы молчали, — Лицо Матти удивленно вытянулось. — Солярис просто проводил меня до моих покоев и велел как следует отдохнуть. А когда я предложила пойти к нему в башню и отдохнуть вместе, сказал, что не может, поскольку у него есть одно дело, которое он должен закончить перед нашим уходом. На том мы и разошлись.
Многозначительное «О-у», которым ответила Матти, заставило меня тяжко вздохнуть. Перед тем, как уйти вместе с Кочевником, чтобы уложить Тесею спать и отдохнуть самим, Мелихор шепотом напомнила мне о сокровищном синдроме, которым якобы страдает Сол. Слишком сильная привязанность к чему бы то ни было, даже к человеку, порождает у драконов нездоровую одержимость. Однако Солярис отреагировал на двойника слишком спокойно даже для себя обычного... Раньше он никогда не злился втихую: если что-то выводило его из себя, то об этом непременно узнавала вся округа. Почему же он так безразличен теперь? Даже предложение Дайре отправиться с ним на конную прогулку после Вознесения вызвало у Сола куда эмоций больше, чем то, что я не смогла его узнать.
— Знаешь, я ненавижу, когда моей красе делают комплименты, потому что только ее большинство мужчин во мне и видит, — сказала Маттиола неожиданно, заставив меня вопросительно приподнять обе брови. — Но, должна признать, иногда это бывает полезно.
— К чему ты это, Матти?
— К тому, что мне ни раз приходилось извиняться заместо Ллеу, слишком горделивого и вспыльчивого, чтобы делать это самому. Он также часто посылал меня к торговцам, дабы я выпросила у них что-то, на что Гвидион отказывался выделять золото из казны. Так вот что я хочу сказать... Все мужчины одинаковые. Если злятся или черствеют, нужно лаской их сердца топить, и все быстро на место встанет. А коль и это не помогает, то можно и по-женски ублажить...
— Чего?
Маттиола никогда не была пустословной. Болтушкой — да, но ни в коем разе не хвастуньей или, того хуже, лгуньей. Если она когда-то и учила меня чему-то, то всегда тому, что знала наверняка и сама умела. К тому же, будучи старше меня на четыре года и лишенная не только обоих родителей, но и привилегий высокородных господ, Маттиола хлебнула горестей побольше моего. Все, о чем она говорила, ей всегда приходилось познавать на собственном опыте.
И именно поэтому сейчас я сжалась от ужаса.
– Ллеу ведь не принуждал тебя делить ложе с мужчинами ради его корыстных целей, правда? – спросила я с плохо скрываемой дрожью в голосе, молясь всем богам, чтобы Маттиола сказала «нет».
– Нет, что ты! – ответила Маттиола к моему облегчению. – Если я что-то и делала, то исключительно по доброй воли.
Я выдохнула, но тут же вдохнула обратно, резко и удивленно. К лицу прилила кровь.
– Подожди, но ты... Ты уже делила ложе с мужчиной, я верно поняла?
Матти ничуть не смутилась от моего вопроса, только улыбнулась лукаво, метнув на меня такой же хитрый взгляд, какой они с Ллеу оба унаследовали от Виланды. Именно он и стал мне ответом. Я зарделась, качая головой. Беречь девичество не было заветом ни одного из божеств, — лишь Кроличья Невеста просила о целомудрии, но то было целомудрие души, а не плоти, — потому не было ничего особенного в том, что Маттиола уже познала физическую сторону любви. Да и вёльвы всегда знали, как не понести нежеланное дитя, что уж говорить о вёльве потомственной и к тому же сестре сейдмана. Но...