Кристальный пик
Шрифт:
— Спокойно, Тесея, — сказала я, тем не менее, крепко вцепившись пальцами одной руки в шов на ее платье, а другой — в свой тыквенный корешок. — Сейчас мы что-нибудь придумаем. Сейчас, сейчас...
— К...К...
— Что такое?
— Кар.
Тесея всхлипнула, задрала вверх веретено, как указатель. Немного подвинув ее в сторону, я подняла свою тыкву выше, прокладывая дорожку из света между треугольной листвой. Она колыхалась и трещала, раздираемая цепкими коготками белого ворона. Перья его, куцые и неопрятные, распушились, когда птица вытянула шею и пронзительно каркнула, словно передразнивала Тесею.
В этом карканье слышался
— Ах, так вот оно что... Дагаз, — прошептала я и шагнула ворону навстречу. Страх вмиг растаял, не оставив после себя ничего, кроме слез, застрявших в уголках глаз, но и они быстро высохли, ибо лицо раскалилось от ярости. «Как жаль, что я не могу стать драконом и выдохнуть ее», подумалось мне в который раз. Но я по крайней мере смогла облечь свою ярость в слова: — Никакие кранды здесь не водятся. Это ты похитила моих друзей, Дагаз, а не сад! Покажись, безумная хрычовка!
Ворон захлопал крыльями и перепрыгнул на ветку повыше, отчего мне пришлось поднять тыкву над самой головой, чтобы не упустить его из виду. На миг птица все-таки скрылась за листвой, а когда мне снова удалось поймать ее лучом света, оказалось, что она сидит на дереве вовсе не одна.
— Это не я, — захихикала Дагаз, раскачиваясь на погнутой фиалковой ветке и лелея шест из рябины на своих согнутых коленях. — Это кранды. Кра-анды! Я предупреждала, Бродяжка.
Так вот, значит, что на самом деле шелестело в кронах все это время! Это Дагаз следовала за нами попятам и поджидала удобного момента, чтобы начать пакостить. В подтверждение моей догадки она закаркала, как ее птица, словно и впрямь была не в своем уме. Зарычав в ответ волчонком, Тесея вдруг вырвалась у меня из рук, подобрала с земли мелкий камешек и со всей силы швырнула его в Дагаз. Та увернулась, принявшись дразниться и показывать Тесее язык. Ее черные глаза сливались с чернотой рощи, будто вобрали ее в себя и теперь отдавали обратно, заставляя тени наседать и лизать носки наших башмаков.
— Вы все сгинете к Дикому! И ты, и ветер, и дикарь со змеей паршивой, и род людской, богов не страшащийся!
Я устало вздохнула, качая головой. Даже королевские советы и жалобы Гвидиона о казенных делах не утомляли меня так, как сумела утомить Дагаз всего за один день. Если Сол не ошибся, и она действительно была вестницей самой Волчьей Госпожи, то та, очевидно, что-то напутала, когда создавала ее. В Круге умалишенным добавляли в напиток по пять-семь капель макового молока, чтобы сделать их послушными и безвредными, если те доставляли хлопоты соседям. Определенно, Дагаз тоже не помешало бы такое молоко, вот только у меня его с собой не было, как и времени церемониться с ней. Что же делать? Неужели бросаться на безумную старуху с клинком? Или тоже камнями в нее кидаться, пока не слезет и не развеет свой сейд, отобравший у меня друзей?
Шерстяная нить на мизинце съежилась, заставляя меня зашипеть от боли и поднести ладонь к глазам. Разбухнув, словно от влаги, нить буквально жужжала, посылая пульсации по всей моей руки до самого локтя, будто кто-то дергал за конец нитки, завязанный под костяшкой узелком. Раньше с ней такого не случалось, но откуда-то я знала, что нужно делать. Точнее, что она хочет, чтобы я делала.
Нить снова дернула меня за руку, заставляя выбросить ее вперед, как для удара, и на дереве закричала желтоглазая белая птица.
— Хозяин!
Дагаз уронила посох с коленей, и тот покатился по аметистовым цветам, ломая их рогами. Нить же моя вдруг удлинилась и полетела вперед стрелой, а затем обернулась вокруг шеи ворона хомутом и стащила его вниз. Тот захрипел, захлопал в панике крыльями, пытаясь вырваться и взлететь, но нить из волчьей шерсти, сплетенную вёльвой, только вёльва разорвать и могла. Потяжелевшая и тугая, как стальная цепь, она притянула кричащую птицу прямо мне в руки и связала ей клюв, дабы тот перестал клацать и пытаться выклевать мне глаза.
— Отдай, отдай! Он мой, — забилась Дагаз в истерике. — Хозяин!
Велев Тесее забрать мой тыквенный подсвечник и отойти назад, я зажала под своей грудью птицу так, как зажимали поварихи кур, прежде чем ощипать их и отправить на суп. Какое-то время ворон отказывался сдаваться, брыкался и царапал меня когтями, но все же притих, когда я, совсем отчаявшись, передавила ему шею. В неметона Столицы, когда меня похитили, мне пришлось в одиночку драться с разбойником, возжелавшим меня обесчестить... Но даже тогда руки у меня не дрожали так, как дрожали сейчас, когда я боролась с существом меньше собаки и слабее ребенка.
Ворон смотрел на меня круглыми глазами-бусинками и так сильно дрожал, напуганный, что его белые перья начали сыпаться и лететь по ветру, как листья. Под кончиками моих пальцев колотилось маленькое сердечко, которое я могла остановить меньше, чем за секунду. Для этого нужно лишь сомкнуть пальцы на тонкой птичьей шейки, повернуть до хруста и...
— Ты не посмеешь! — завизжала Дагаз, спрыгнув с дерева на землю вслед за своим упавшим посохом. — Ты не тронешь Хозяина!
— Почему это? — спросила я невозмутимо, подняв на нее глаза. Ворон вяло всплеснул крыльями, уже порядком измотанный борьбой, и снова послушно обмяк. — Ты ведь тронула моих друзей. Значит, я могу тронуть твою любиму птицу. Око за око. Друг за друга.
— Нет! — Дагаз вдруг хлопнула в ладоши, отчего аметистовые цветы, немо взирающие на наше противостояние, зажглись по очереди и превратили непроглядную смолистую ночь в фиолетовые сумерки. Я увидела ее лицо, исписанное перевернутыми рунами, поплывшими от слез, а затем увидела, как шевелятся деревья за ее спиной. — Забирай своих друзей! Всех до единого забирай! Отдай мне Хозяина!
Тесея ахнула и, поставив наши тыквенные огни на пенек, бросилась к расступившимся деревьям, преклонившим пред нами ветви. В них, извиваясь, висело трое пленников, связанных по рукам и ногам — Мелихор, Кочевник и Солярис. Первая раскачивалась полулежа, как на качелях, второй болтался верх-тормашками, а последний, Сол, напоминал куколку бабочки, подвешенный вертикально и увитый прутьями до самой макушки. Когда древесные петли разжались, все трое рухнули на землю одной кучей и принялись отплевываться от фиолетовых листьев, которыми Дагаз позатыкала им рты.
— Тьфу! Тьфу! Ну все, бабка, — выдавил Кочевник сквозь кашель, согнувшись над корнями одного из деревьев после того, как его вытошнило. — Отец учил меня на старых топор не поднимать, но если из-за тебя я потеряю благодать Медвежьего Стража, потому что цветов нажрался, считай, ты покойница!
— А мне понравилось, — улыбнулась Мелихор, сидя на траве с ветками, застрявшими в пепельных косах, точно оленьи рога. — Напоминает, как в детстве мама нас всех в окаменевших скорлупках по городу носила. Солярис, ты помнишь? Тебя, самого младшего, мы с Сильтаном тоже по очереди таскали...