Кровь боярина Кучки
Шрифт:
2
На становищах приходилось менять коней. Ямские комонники требовали доплаты. Отряды вольных охранышей, ожидавшие богатых спутников, бессовестно завышали цену. В особенности от Твери, где леса вплотную подступали к дороге, приходилось раскошеливаться, как ограбленному. А бродники прозевали поживу. Самые что ни есть разбойные повороты в коварном Волковском лесу удалось миновать в целости и сохранности. Обладатель дорогих коробьев даже сумел заснуть, утомлённый дурными предчувствиями.
– Москва, господин, Москва!
Неужели седмица пути в конце-то концов позади?
– Куда ты меня привёз?
– На Кучково поле. В наилучшее становище, - захлёбывался от усердия расторопный возатай.
– Называется «У Вятчанина».
– У какого вятчанина?
– сонно бормотал Род, вылезая из колымаги.
– Какого-никакого, а знаменитого, - вводил возатай запалённую шестерню в гостеприимно распахнутые ворота. Потом, приближась к своему седоку, истиха сообщил: - Сказывают, вдавни бродником был, а теперь - фффу-у-у!
– самого хоть грабь!
Он повёл Рода по оперённому гульбищу через сени по переходам, сам ключом отворил одрину.
– Будто ты здесь на службе, - удивился усталый странник.
– Все договорено. Вот твой ключ, боярин. Сейчас распрягу коней, остужу их, прогуляю немного водком, потом коробья к тебе подыму. Я мигом!
– Как тебя зовут?
– спросил Род.
– Силка. Прозвищем Держикрай.
– Оставайся мне служить, Силка Держикрай. Вижу, ты парень - во!
– Род выставил большой палец.
– Благодарствую на приятном слове, - расцвёл ликом свежеобретённый слуга, - Отчего ж одинокому сироте не угодить твоей милости? Будь за меня покоен.
Силка убежал. Род разоблачился, сел на лавку, возмечтав о вечерней трапезе… Словно по заказу, в дверь тихонько заскреблись.
Вошёл лысый сгорбленный старик, обритый, как торчин, поклонился в пояс. «У Вятчанина», - вспомнил Род название гостиного двора.
– Полюбилась ли тебе, господин, сия одрина? Не прикажешь ли чего?
– Чем покормишь на сей раз, Шишонка?
– не сдержал улыбки Род.
– Сызнова ветряной рыбой да чёрствым квасом?
– Госссподи!
– всплеснул руками Вятчанин.
– Кого Бог послал! Родиславушка! Найдён! Не признал бы ни за что…
– Сколько же тебе лет, Шишонка?
– всматривался в старика Род.
– А, со счёту сбился, - отмахнулся тот.
– Хожу, вижу, слышу, и ладно… Вот сейчас велю попотчевать дружка. Совсем уж ты спал с лица, вечный странничек! Где тебя носило?
– Он привстал на цыпочках, приблизил запавший рот к уху гостя: - Слух дошёл, что обоих наших Федюняев Бог прибрал. Ведомо ли тебе?
При напоминании о двух Фёдора Род склонил главу.
– Оба, и Озяблый, и Дурной, почитай на моих глазах сгибли. После все поведаю потонку и о них, и о себе.
– После, после, - замахал руками Шишонка.
– Будет у нас время. Поживёшь под моим крылышком…
Род вздохнул:
– Не заживусь я у тебя. Нынешней же ночью отправляюсь во Владимир. Надобно не мешкая Кучковича увидеть и…
– И-и-и-и не говори!
– лукаво погрозил Шишонка.
– Помню, помню, как вы с Фёдором Дурным… на Боровицкий холм… к Кучковне… Ох, воды-то утекло!
– Вятчанин запохаживал [490]
– Все моё узорочье волосяное в эту воду кануло. Носил бы бороду, да тьфу смотреть!.. А во Владимир тебе ехать не по што, - изрёк он неожиданно.
– Кучковича там нет. Великий князь со всем своим двором в Москве, глядит, как перестроили детинец по его изволу. Великая княгиня - ох!
– давно и тяжело хворает.
[490] ЗАПОХАЖИВАТЬ - ходить взад-вперед.
– Она здесь?
– воскликнул Род.
Шишонка горько закивал:
– Лежит, сердешная…
Хозяин становища отворил дверь, чтобы позвать слугу, и столкнулся с ним нос к носу. Тот зашептал, косясь на гостя:
– Сызнова пожаловал Кучкович со товарищи.
– Распорядись. Тотчас иду, - сказал Вятчанин. И обернулся к Роду, широко осклабившись: - Ты отдыхай пока. Пришлю ястьё. И сам вернусь. Нальём чуток за встречу и потрапезуем…
Род резко отогнал усталость, жажду, голод.
– Не улещай, Шишонка. Я все слышал. Веди меня к Якиму.
– Что ты, что ты! Не губи!
– запричитал старик.
– К нему никак нельзя. Он тут отай.
– Для всех отай, а для меня… - Род возложил ладонь на лысину Шишонки.
– Веди-ка без промешки.
И тот повёл покорно по длинным переходам к самой дальней боковуше. Однако на пороге все же задержался:
– У-мо-ля-а-ю!..
Род отворил дверь.
Длиннющий стол в узкой палате. На ближнем к двери краю сидят двое лоб в лоб за игрой в тавлеи [491] . Один ещё голоус, а другой уже голоум: на челе - ни единого волоса. На дальнем краю стола русоголовый детина уронил лик в ладони. Должно быть, горе у него. Над ним сухонький большеглазый человек в круглой шапочке, свесив клинышек бороды, утешает медоточиво:
[491] ТАВЛЕИ - особая игра в кости на специальной доске.
– Ну, Якимчик, ну… вскинь главу, взгляни соколом!
Уговариваемый поднял голову и как раз увидел вошедших. Да, это был Яким. Грудь Рода стеснилась, как под ударом. Ведь любимцу Андрееву ещё и сорока нет. А красивое лицо изборождено морщинами. Высокий атласный лоб превращён в гармонь. У погасших уст пепельная проседь бесом прячется в без толку ухоженную бороду. Прежде яблочные щеки нынче рдеют не румянцем, а - грешно сказать!
– румянами. Сладкая, вельможная судьба, что ж ты сделала с Якимом?
При виде Рода Кучкович выскочил из-за стола, в два длинных шага очутился рядом, обхватил за шею, прильнул лицом, и плечи его мелко затряслись.
– Братец, я предчувствовал, я тебя ждал… Сестрица умирает!
– Ведаю, - обнял его названый брат.
– Издалече видел смертный одр… на нём - великая княгиня…
– Как ты видел?
– не понимал Яким.
– Во сне?
Род не ответил. Пирники, возникая и исчезая, словно тени, уставляли стол. Игроки в тавлеи подняли глаза на двух обнявшихся, не понимая чувств Якима к незнакомцу. Утешитель в круглой шапочке приблизился с немым вопросом. Шишонка пригласил к столу, нижайше поклонился и был таков.