Кровь боярина Кучки
Шрифт:
– Отпусти меня, князь, домой. Век буду благодарить тебя за свободу. Чем хочешь, отслужить рад. И дочке твоей рад туфлю поцеловать. А сватов заслать не могу. Невеста у меня в Суздальской земле. Дочь боярина Кучки, если слыхал о таком.
Маленькие глазки Сантуза выросли, округлились. Толстые губы выплюнули недожёванную изюмину.
– Ты глупец?
– вскочил он.
Род тоже встал с подушки.
Лицо половецкого властелина сморщилось, стало почти подобострастным.
– Не обидься, князь, - поклонился Род.
– Погляди моими глазами: половецких воевод на нашей службе я видел, а вот наших на половецкой - нет.
–
– Кучка из-за дочери продал тебя лесным ворам, я из-за дочери дарую тебе свободу и славу. Чувахлай ты, больше никто.
При этих словах Род вспомнил предостережение Итларя, да поздно. Сантуз заплескал в ладоши. Явились люди.
– Я с тобой попрощался, - опустил веки князь, - Текуса тоже хочет с тобой проститься. Отведите гостя к княжне.
Род едва успел поклониться в пояс. И его повели. Шёл он долго и, как заметил, одними и теми же переходами дважды. А в начале пути лёгкая тень метнулась вперёд, видимо, с целью предупредить маленькую хозяйку о прибытии гостя.
В покое княжны было тесно. Много места вдоль стен занимали разноцветные коробья. Половецкая красавица в ярком наряде сидела в подушках, как божок. При виде юноши улыбнулась. Он уловил, что тонкие губы её дрожали. После приветствий Текуса металлическим голосом спросила:
– Не нравится тебе наш дворец?
– Очень славный дворец, - вежливо сказал гость и для вящей убедительности добавил: - Стены кирпичные, крыша черепичная.
– Стены черепичные, крыша кирпичная, - быстро передразнила Текуса и сообщила: - Мне он не нравится. Я бы хотела жить в ватном дворце, в каких обитали все мои предки.
Роду трудно давался пустопорожний разговор. Намеревался просить прощения за нелепую несогласицу меж ними, да не успел.
– Итларь мне сказал: ты можешь предрекать людям конец их жизни, - резко перевела разговор княжна, - Ну-ка что напророчит твой Шестокрыл [218] о моём конце?
– Я не прорицатель, - смутился Род.
– Не хочу тебе ничего предсказывать.
– А я очень хочу. Слышишь? Очень!
– властно требовала она.
– Будь по-твоему, - вздохнул юный ведалец.
– Погляди мне в глаза. Только не взыщи.
[218] ШЕСТОКРЫЛ - таблица для гадания по знакам зодиака, по звездам.
Угольковый взгляд устремился к нему, и юноша ужаснулся.
– Что молчишь? Говори!
– шёпотом потребовала Текуса.
– Не смею, - отшатнулся Род.
– Скажешь или нет?
– пристукнула она кулачком по обтянутой тканью острой коленке.
– Я вижу костёр… Это ещё нескоро. Очень нескоро, - пробормотал он, - Большой костёр среди огромной толпы… И тебя… объятую пламенем…
Текуса пронзительно рассмеялась.
– А свою судьбу видишь? Где там! Других пугаешь. Так я тебя тоже испугаю немножко. Я тебе предскажу: скоро, очень скоро твоё истерзанное тело с открытыми ранами, с клочьями кожи будет лежать на горячем песке, и могильник-стервятник выклюет твои незрячие очи…
– Ты не так зла, как обижена на меня, - прервал юноша поток девичьего гнева.
– Слишком мало мы знаем друг друга. Мне не ведом твой нрав, тебе не слышна моя душа.
Текуса, овладев собой, чуть откинулась на подушках и сказала почти спокойно:
–
Она поднялась, качнув многочисленными косичками и давая понять, что прощанье окончено.
Прислужница по знаку княжны внесла две мушермы, полные вина, одну подала Роду, другую Текусе и исчезла.
– Прошу тебя, свет чужих очей, - молвила княжна, не скрывая усмешки, - выпьем это вино, чтобы помнить друг друга до конца жизни.
– Благодарствую, - поклонился Род, оставляя её усмешку в стороне, радуясь, что не дотла передал увиденное в её очах.
– Память памятью, а предчувствую: нам с тобой не миновать новой встречи.
Вино показалось жидким, как разбавленное, неприятным на вкус.
– Ах-ха-ха! И волхвы ошибаются. Не увидимся мы с тобой более никогда. Слышишь? Ни-ко-гда!
Эти напутственные слова Текусы звучали в ушах Рода, пока он шёл из дворца. Гнедой смирно ждал его у коновязи во внутреннем дворе. Род сноровисто потянул узел привязи и вспомнил, как мало и плохо спал эти дни. Покорившая тело чужая сила властно потянула к тёплой, мягкой земле. «Чем земля не постель?» - мелькнула дремотная мысль. И вот уже не Гнедой, а красавица Катаноша обдаёт его лицо жаром из дрожащих ноздрей. Крепко-накрепко он обнимает крутую шею, смешивая свой пот с острым потом кобылицы, и рабовладелец-мир переворачивается под их ногами, стены дворца становятся черепичными, крыша кирпичной, а вольноотпущенники - человек и животное - летят сами по себе от коварных земных красот в сокровенную пустоту небес…
7
Проснувшись, он грохнулся с неба на землю. Его сбросили с телеги, как куль с песком. И, словно вчерашним утром в веже Итларя, стали надрывать уши жалобное лебединое ячанье и плотоядный орлиный щёлк.
– Ну и засоня, кара-лык [219] ему в печень!
– прогремел удивлённый голос.
– Проснёшься ты или нет? А- а, разлепил глаза!
Заслышав половецкую речь, Род осознал: он все ещё в том же плену, от которого так и не случилось избавы. Тут же довелось убедиться, что плен этот много горше предыдущего: тело было оголено по пояс, ниже топорщились грубые чужие опорки, ступни сжимали рваные моршни не по ноге. Самой болезненной мыслью было открытие, что креста, материнского кипарисового креста на серебряной цепке, нет на его шее. Исчез! Над самым его лицом возвышался дюжим гигантом половец с волкобоем - толстым бичом с вплетённой в самый конец металлической бляшкой.
[219] КАРАЛЫК - харалуг, булатная сталь.
– Вставай, Урусоба, довольно нежиться, - уговаривал он.
– Ну, Сурбарь, я поехал!
– крикнул молодой возчик, поправив упряжь.
– Мне ещё рыбу возить с Уру-Сала на княжой двор.
– Вали, Асун. Скажи, все в порядке.
Арбишник засвистел песенку, и арба удалилась со скрипом. Род еле поднялся на ноги, что было весьма нелегко: спаянные железные наручи стягивали за спиной руки.
Встречь солнцу по степи двигалась та же людская лента, что и вчера, в окружении понукающих всадников. Сурбарь стал одним из них, вскочив на отвязанного от ушедшей арбы коня.