Кровь боярина Кучки

Полуян Вадим Петрович

–  Байбачка, - хлопнул княжич богатыря по слоновьим мускулам, - мой пленный булгарин. По-вашему ни бельмеса не смыслит.

–  Никому не показывай, какая сторона еду, - просил Сурбарь.

–  Пошёл прочь, шакал!
– вне себя заорал Чекман.
– Мой меч тоскует по твоей толстой шкуре.

Половец шмыгнул носом, сузил колючие глаза и, развернув коня, устремился в степь.

Чекман торопливо сказал Байбачке несколько слов на своём языке. Тот подал лук. Княжич положил стрелу и натянул тетиву.

–  Не смей!
– остановил Род.
– Это будет нечестно.

–  Шакалам стреляют в спину, - опустил лук Чекман.

–  Это не шакал, - молвил Род.
– Это взбесившаяся рысь, терзающая беззащитную жертву на сытый желудок. Сразить его стрелой - слишком милосердно. Нынче же ночью сдерут с него кожу под пытками, отсекут руки одну за другой, а к утру обезглавят.

–  Как ты такое знаешь?
– удивился Чекман.

–  В его катских глазах прочёл. Пусть судьба исполнится, -

сказал Род.

–  Я бы ещё с Сантуза и Текусы кожу содрал, - признался княжич и прищёлкнул языком: - Руки коротки!

Отложив оружие, он сел на арбу. Байбачка оседлал запряжённую коренную. Род снова улёгся на живот.

–  Чекман, тебе надо бежать. И Итларю тоже, - подал юноша слабый голос.
– Сурбарь под пыткой выдаст.

–  Мы уже бежим, друг, - бодро отозвался княжич.
– А Итларь вместе с Тугорканом ещё вчера ускакал, - И, прицокнув сожалеюще, берендей прибавил: - Уй, как хочется отомстить!

–  Судьба всем отомстит, - пообещал Род.
– Всем, кто обрекал… всем, кто мучил…

Тем временем медовое сено одурманивало, сладко усыпляло. Он уже не разбирал гортанной речи Чекмана. Даже не осведомился, куда путь держат. Огромные колеса половецкой арбы приятно наскрипывали родную окскую песню.

БРАТОБОРЦЫ

1

Месяц дважды нарождался и созревал, пока Род наконец выпростался из больничного одра и вышагнул из избы об руку со своим костылём и сиделкой Агницей. Агница, вдова, потерявшая мужа при последнем из половецких набегов, жила одна. К ней Чекман и устроил на излеченье страдальца-битыша, что и на спину лечь не мог, и почти не владел ногами. Молодайка с красивым, если бы не рябым, лицом приняла данную наперёд мзду и тут же обзавелась коровой. Стоная на жёстком волосяном матрасе, Род услышал сквозь приоткрытую дверь монотонное цырканье на крытом дворе. «Что это?» - крикнул он, зная об отсутствии скотины у бедной вдовушки. «Это четыре сестрицы в одну лунку ссут», - был голосистый ответ. С тех пор Род остерегался языкатой хозяйки. Она отпаивала его парным молоком, да вряд ли так скоро выходила бы, не помоги трава-молодило. По его описанию женщина нашла точно эту траву. «Понятливая!» - похвалил постоялец. «Выдумал - молодило!
– ворчала Агница.
– У нас её называют заячья капуста, или утробышень. Листик неказистый на вид, а сочный!
– Она поиграла грудями и, взглянув на уткнувшегося в подушку больного, вздохнула: - Ничего, ничего. Потерпим». Помимо утробышня молодка, подсаживаясь, впихивала в него по чуть-чуть ещё какое-то зелье. «Что ты заставляешь меня глотать?» - возмущался Род. «Ничего дурного, - успокаивала хозяйка.
– Молодую крапивку мелко истолкла, подмешала уксус с яичным желтком, посолила, сварила… Очень укрепляет мужскую плоть. А тебе это сейчас надобно».
– «Может, ты меня ещё любжей [222] хочешь приворожить?» - подозрительно косился на неё Род. «Зачем?
– удивилась Агница.
– Любжей нечестно. Поправишься, и так сумею подбаять [223] .

[222] ЛЮБЖА - приворотное зелье.

[223] ПОДБАЯТЬ - уговорить.

С наступлением темноты долго сумерничали, Агница берегла деревянное масло в светце. Выздоравливающему был приятен их неспешный задушевный разговор, предваряющий сладкий сон. Юноша поведал своей целительнице о лесной жизни на Букаловом новце, о боярских хоромах Кучки, о полонившей сердце Улите, о бродниках, о половецкой неволе… «Ох, боярин, - вздыхала Агница, - у нас, обельных [224] крестьян, что ни день, как грош, на другой похож. А твои дни - то гривна, то верт [225] , успевай соображать!» - «Расскажи-ка, милая, как шла замуж», - интересовался юноша. «Ох, что же тут рассказывать, - по-иному вздыхала Агница.
– С вечера девка, со полуночи молодка, а по заре хозяюшка.
– Рода развеселил такой ответ.
– Пролюбились мы годок, - ворочалась на голбце юная вдова, едва ли года на три старше своего постояльца, - полюбились мы годок… и вот…» Род стал не рад своему любопытству.

[224] ОБЕЛЬНЫЙ - заслуживший свободу.

[225] ВЕРТ - очень мелкая монета.

В завершающий день каждой седмицы Агница принимала гостей. Она и прежде предоставляла свою избу девицам и парням для разудалых бесед, принимая за это щедрые подношения. Выхаживая больного битыша, молодка вдова не изменила привычному гостеприимству, хотя Роду эти беседы явно не нравились.

Не знающий игрищ лесовик поражался их грубости. Вот парни лупят увёртливых девок по задам хлебной лопатой или обрезком доски - играют «в блины». Вот заглядывают в рот девкам, а потом бьют их по пяткам, зажав ноги в коленях - играют «в кобылу», выбирают её и подковывают. Вот парень под рыжей понкой сгибается в три погибели, бегает по избе, выставив бычьи рога, и бодает девок, задирая рогами подолы, - игра «в быка». Памятуя слышанную в Кучкове пословицу, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят, Род ни слова не проронил Агнице о крепнущей неприязни к «беседам». Лишь однажды не выдержал. Да и то потому, что хозяйка первая завела речь: «На меня, постылую, не глядишь, а к Апроське так и липнешь глазами!» Апрось, смуглая южанка с иконописным ликом, была молчалива и до игр неохоча. Обычно она сидела на коробе у окна и не сводила задумчивых глаз с молодцеватого Орлая, хищно парившего над ней. «Почему она терпит от него такие охальные слова?» - возмутился Род, не обращая внимание на ревность своей хозяйки. Агница заинтересовалась: «Какие такие слова?» Род, краснея, повторил слышанное: «У тебя ирбит, у меня ирбит, пойдём вместе поирбимся». Вдова-молодка расхохоталась: «Да это ж он предлагает поискаться в головах друг у друга. Так наши парни девок подначивают. А ты что подумал?» Сбитый с толку Род вместо ответа вспомнил другую ненароком услышанную молвку Орлая: «Размахну махнушку, суну голыша». «Да это ж он пообещал рукавицу натянуть на руку, - хохотала Агница, - чтобы Апроську салить было не больно. А ты что подумал?» - «Уф!
– отвернулся Род, - Прости, ваши словеса у меня не введоме». Хозяйка кинула ему на постель штаны: «Натяни раскоряку на пердяку, я истопила баню, мыть тебя поведу. Семь седмиц не мытый. Пора уж».

Род вспомнил, как в первый же день Агница, истопив баню, чуть ли не на себе принесла туда битыша и с оханьями, причитаниями мыла его, окровавленного, как мать дитя. Сейчас при словах о бане взор её зажегся иным огнём. Потому юноша сказал: «Выдь, пока оденусь. Доведёшь до двери, сам помоюсь. Я почти здоров». Вечер был банный: завтра день Семена-летопроводца. Лето провожать - осень встречать. Большой праздник!

Вот и вышагнул в канун праздника из избы на окрепших ногах Род, правда ещё об руку со своей сиделкой Агницей, но с долгожданным ощущением здоровья и силы в теле.

–  За что в нелюбках держишь?
– упрекнула молодка, расставаясь с ним у банной двери, источающей струйки пара.

–  Ведомо же тебе, что люблю другую, - попытался объяснить Род.

–  Кто любит девушек - на мученье души, кто любит молодушек - на спасенье души, - назидательно возразила Агница и ушла.

«Вот незадача!
– сокрушался уставший от молодайки юноша, хлеща веником на полке' и грудь, и живот, а зажившую спину ещё не трогая.
– Угораздило же Чекмана поручить меня безмужней молодке! Хотя кто бы усерднее её исцелил мои телесные раны? Да, чего доброго, не получить бы от целительницы раны душевные. Чекман предвидел в этом не муку, а удовольствие. Его вины нет». Род утешил себя надеждой на скорое расставание. Добрый конь, оставленный для него Чекманом, кормится на крытом дворе у Агницы по соседству с коровой. А как молодайка радовалась своей покупке, получив гривну за постояльца! «Корова - сорок резан, кобыла - шестьдесят, вол - гривна. Зазнамо, я привела корову!» - приговаривала она.

Род вдосталь окатился дождевницей [226] из большой куфы…

Агница посреди избы гляделась в обломок оловянного зерцала.

–  Отчего старый стареется, а молодой не молодеет?
– спросила она.

Род тяжело вздохнул: завела баба снова да ладом!

–  Ты бы справного чернедь-мужичка [227] нашла в вашем Долгощелье, - посоветовал он.
– Бобыль Кузёмка Ортемов чем тебе не муж?

–  Млявый [228] он, - отмахнулась Агница и сама вздохнула тяжелее, чем её постоялец, - Млостно [229] мне. Сердце изнемогло тоскою.

[226] ДОЖДЕВНИЦА - дождевая вода.

[227] ЧЕРНЕДЬМУЖИКИ - государственные хлебопашцы.

[228] МЛЯВЫЙ - слабый.

[229] МЛОСТНО - скучно.

–  Не в силах ты после мужа никого полюбить?
– сочувственно предположил Род.

Отбросив зерцало, Агница глянула на него как ш несмышлёныша.

–  Я-то любкая, да любовальщиков нет.

В колеблющемся сиянье светца хозяйка показалась Роду красавицей.

–  А, - подбоченилась она.
– Я живу по такому правилу: люби - не влюбляйся, пей - не напивайся, играй - не отыгрывайся! А то ведь любовь безумит… - И принялась собирать на стол.

–  Вчера была каша с рыбьей головизной да лапша с перцем, - уныло напомнил юноша, глядя на выставленные яства.