Кровь боярина Кучки

Полуян Вадим Петрович

–  Пойдём, государь, отс… - Он поперхнулся на слове.

В какие-то доли секунды, стремясь предотвратить смерть Коснятки, Род бросился к тысяцкому, да опоздал. Тогда он завладел князем. Приёмом Бессона Плешка взял его в замок - одна рука на горле, другая на шее. Ещё чуть-чуть, и хрустнут шейные позвонки. Этот приём удался на славу, ведь Мисюр Сахарус и Лутьян Плакуша да и сам Владимир Давыдович были поглощены страшной смертью Коснятки.

–  Руки к бёдрам! Тесней руки к бёдрам!
– строго приказывал Род здешнему властелину.

Князь и без того не двигал ни

одним членом, задыхаясь в страшных объятьях.

–  Да это ж Третьяк Косолап!
– завопил онагр, норовя выхватить только что вытертый меч.

–  Азарий!
– хрипло взмолился князь, с ужасом глядя на своего защитника.

Тысяцкий оставил в покое меч и беспомощно закричал:

–  Измена!

Кат и обыщик ошалело таращились, не зная, что предпринять.

–  Всем замереть!
– вспомнил Род бродничьи повадки.
– Я погибну лишь с вашим князем. Сейчас мы с ним тихо выйдем… Мисюр, возьми свешник, посвети в сенях… Так… Близко не подступать! Князь будет жив, покуда… Плакуша, не балуй с вервием. Тоже мне арканщик!

–  У-у, будь ты проклят!
– прошипел Чудин.

–  Мне за что быть прокляту?
– озлился Род, пятясь с князем к выходу, - Проклят ты, убийца! Скольких ещё убьёшь! Вижу головы в преступной твоей деснице… ныне ещё живущих, ведомых мне людей. Держишь… за пучки волос… как редиски… Примешь муки за них… вечные, неземные муки!

Чудин содрогался от бессильного гнева, издали следя, как пятится Род с полонённым князем.

–  Смерть моя!
– задыхался властитель Чернигова.

–  Смерть твоя не близка, - чуть ослабил хватку Род, - Жди… на пятое лето… в большом кровавом бою. Красавица княгиня… в Диком Поле - подружия половецкого хана…

–  Что он мелет!
– не стерпев, дёрнулся полупридушенный князь, - Откуда… такое… ведомо?

–  Слишком мы… прижаты друг к другу, - толковал Род.
– Глас души твоей… доходит ко мне. Она… знает. Я… чую.

Выбрались из застенка во двор.

Должно быть, охраныши углядели из окна необычное - выскочили, запаляя факелы…

–  Вели, чтоб не приближались, - шепнул Род своей жертве.

–  Назад!.. Назад!..
– хрипел князь.

Тысяцкий замахал руками, подступая к охранышам. Обережь замерла вдали.

А вот и ветла… Очень кстати эта ветла! И охрана, и тысяцкий, и Мисюр с Лутьяном держались все же не слишком-то далеко. Не успеть закинуть верёвку на зубец тына, не успеть через него переправиться. А густолистая ветла - истинная спасительница!

–  Эй, прочь от ворот!
– приметил Род подозрительные движения.

Пусть отпирают ворота после. Он уж перемахнёт на ту сторону. Их отпереть нескоро - запоров много.

–  Ну не поминай лихом, княже!
– попросил Род и, отшвырнув обмякшего властелина, вспрыгнул на нижнюю ветвь ветлы.

–  Йа-а-а-а!
– словно звуковой нарыв прорвался угрожающий рёв внизу.

Стало быть, Азарий Чудин неприметно успел приказать, что надо. Стрелы полетели тотчас. Да в чёрную ночь сквозь крону ветлы стрелять - как слепому в грош. Мгновения понадобились, чтобы извлечь вервие из-за пазухи, закрепить один конец на вершине, а другим себя

опоясать. Вот ветла будто поклонилась кому-то там, на улице. Низко поклонилась. Беглец, окровавив руки, стал на землю по ту сторону тына. А в округе ещё стоял крик неведомой здесь лесной птицы: «Ух-ух-ух-у-у-ух!»

С гиканьем, свистом пролетела ватага всадников, смяв выскочивших из ворот княжьих кметей, и исчезла. Род, сидя на коне, представил пустую улицу, свисающее с ветлы тонкое вервие, искажённые злобой лица Чудина и князя. Вот уж устроят доиск! А берендеев за горло взять - руки коротки! Эти шальные гости очертя голову носятся, где не след. Куда исчез беглец с пустой улицы? Разве у зубоскалов доищешься? Тщетно будут рыскать в поисках Третьяка Косолапа приставы. Со вчерашнего дня его нет на посольном дворе. Не миновал он и городских ворот. Правда, сквозь Новгород-северские ворота проезжали горластые берендеи размять коней в холодной ночной степи. Неусыпные бесы эти черные клобуки!

Так, радуясь удачному бегству, рисовал себе мысленно живую истинную картину ведалец, пока не оказался далеко за первой переспой. Здесь обнялись с Чекманом.

–  Чуешь, на ком сидишь, дорогой?
– потрепал берендейский княжич по холке коня, что унёс Рода от беды, - Наш с Итларем тебе подарок! Храни его, говоря по-вашему, как зеницу ока.

Только тут узнал всадник знакомый терпкий дух в своих ноздрях: дикая степь… потный хурултай… свежесть водяной лилии…

Род приник к конской шее, обхватил её руками и услышал сдержанное ржание кобылицы.

–  Катаноша! Я узнаю её!
– крепко сжал он руку Чекмана, - Как вам удалось?..

–  Ха!
– ткнул его княжич кулаком в бок.
– Сантуз, должно быть, ворот рвал на рубахе. Текуса выдрала со зла не одну косичку. Но ты заслужил, джигит! А пока - до скорой встречи. Ай-ё!

Чекман ласково опустил понукальце [276] на круп кобылы.

«До скорой встречи», - с надеждой подумал Род, сберегая в сжатой ладони тепло дружеской руки. Резкое столкновение с огромным пространством родило свист в ушах. Тело, как в бездонном нырянии, рассекало чёрный воздух степи. Род долго ощущал в руке тепло друга. «До скорой встречи»… Ох, лучше бы пропустить эту встречу скорую!

[276] ПОНУКАЛЬЦЕ - легкий хлыст.

7

Обустроив приют для четвероногой подруги в конюшне Олуферя-лабазника, заложив вволю овса и сена, Род намеревался немедля отправиться с донесением к Святославу Ольговичу. Да ночь, судя по звёздам, была уже так глубока, что подумалось: лучше дождаться утра.

Ещё давали себя знать три бессонных ночи в степи, где и в час отдыха он глаз не смыкал, помятуя о Несмеяне Лученце. Войдя в скованную сном Олуферью хоромину, он нащупал своё место на голбце, рухнул, не раздеваясь, и заснул без снов как убитый…