Кровь боярина Кучки
Шрифт:
– Боярин Родислав, - обратился щап.
– Тебя князь Иван Гюргич Суздальский благоволит пригласить в свою одрину. Я готов сопроводить.
– Познакомьтесь влепоту, - сказал Берладник и примолвил, указав на щапа: - княжич Олег, государя нашего сынок.
Род чуть склонил голову. Олег вскинул подбородок. Так и пошли, не очень-то приглянувшиеся друг другу.
Иванова одрина соседствовала с покоем Святослава Ольговича. Олег прошёл к отцу, Род - к земляку. Князь сидел за накрытым трапезным столом. При входе Рода встал ему навстречу:
– Здрав будь, земляк!
– И ты здрав будь, княже!
Невысокий Иван снизу вверх поглядывал
– А давай не будем чиниться, - крепко обнял он Гюрятича.
– Мне в ваших Красных сёлах у батюшки на Мосткве-реке не довелось быть ни разу. Однако слышал твою повесть. Андрей сказывал, что ты Кучкович Пётр, что будто тебя похитили бродники. А ныне из уст Ольговича узнаю совсем иное. Да не изволишь ли откушать вместе? Побеседовать нам есть о чём. Я, коли на откровенность, влюбился в тебя нынче.
Сели и после первой чарки, от которой юноша не посмел отказываться, князь предложил:
– Давай меж собою запросто: Иван, Родислав…
– Род, - подсказал Гюрятич.
– Тем лучше! Род!.. А ведь меня батюшка едва не женил на твоей сестрёнке Улите, любезный Род. Я её и в глаза не видел, да и она меня. Андрей сказывал: раскрасавица! Сам ума лишился из-за неё. А теперь, как хворая его подружия ушла из жизни, он ежедень летит в Кучково. Да вот не повезло ему. Изяслав, киевский захватчик, как узнал, что отец двинулся Ольговичу в пособ, сговорил друга своего Ростислава Ярославича Рязанского напасть на нашу Суздальскую землю. Пришлось батюшке ворочаться с полпути, а Андрею, бросив все домашние дела, спешно выходить на рать с рязанцем. То-то для него была налога! [297] Хотя я знаю, что твоя сестра Улита братнюю любовь не жалует, а о посяге с ним и слышать не желает, как прежде о моём заглазном сватовстве.
[297] НАЛОГА - тягость, осложнение.
Род понял, почему в мечтах своих он неизменно видит ненаглядную Кучковну плачущей.
– Она мне не сестра, - тихо молвил он.
– Она… она…
Иван прервал сочувственно:
– Теперь я понимаю. Когда узнал от Северского князя твою повесть, все обернулось по-иному. А сейчас гляжу я на тебя и вижу: хоть не сестра тебе Кучковна, ближе, много ближе сестриного её место в твоём сердце. Или я не прав?
Зардевшись, Род потупился.
– Пусть мне не до конца известна смерть твоих родных, - продолжил князь, - в одном уверен: неспроста надумал Кучка усыновить тебя. Как понимаю, не такой он мягкосердый. Или измыслил очень хитрый ход касательно твоей боярской жизни. Или надумал помешать тебе с Улитой…
– Надумал смертный грех загладить, - подсказал Род.
– Ведь его люди извели моих отца и мать. Узнал доподлинно. Да жаль, что поздно.
– В жизни нет ничего позднего, - нахмурился Иван.
– Лишь после смерти накажут грешника не люди, токмо Бог. Но Кучка ещё жив. Закончится усобица, вернёмся в Суздаль, расставим грешные поступки по праведным местам…
Рано пожаловал зимний повечер. Внесли в одрину свешник о шести огнях. А новоявленные приятели длили свою беседу, почти забыв о питиях и яствах.
– В дни мира, - размечтался Гюргич, - прибудем с тобой к батюшке в Москов. Так названы им села по Мосткве-реке. Повенчаем вас с Улитой, отберём у Кучки твою жизнь, накажем всех злодеев…
Род поднялся первым:
– Прости, Иван. Утрудил тебя беседою сверх меры.
– Перестань, - встал Гюргич, - Оба отдохнём сейчас, ведь спозаранку - бой, - Приобняв Рода, он чуть откинулся, не отпуская его плеч, и робко молвил: - Говорят, ты ведалец?
– Кто говорит?
– насторожился Род.
– Да Святослав Ольгович как-то к слову…
– Мне ведь ты худого не предскажешь?
– полушутливо спросил князь.
Род хотел от просьбы увернуться и не совладал с собой. Слишком многое в своей судьбе теперь он связывал с судьбой князя Ивана. Подвёл его поближе к свешнику, заглянул в глаза.
– Что?
– дрогнул князь.
– Нет. Ничего. Я ничего не вижу, - потупился упавший духом ведалец.
– Устал ты нынче, - посочувствовал Иван, - А то и выпитое зелье затуманило волшебный взор.
Род поспешил проститься.
Покидая князя, он плакал не глазами, а душой. До чего тяжко бремя ведальца! До чего черно и жалко бытие людское! Путь недолог, смерть же косариха так и жаждет стать на полпути. Лучше бы не находить разрыв-траву, не получать наследства от волхва. Человек живёт надеждами, а дар предвидения обрывает их, как призрачную пряжу. Нет, не вернутся Род с Иваном в град Москов. А без Ивана, без единственной опоры в жизни, как обойтись? Проклятая смерть-косариха! Род кожей ощутил, как она ждёт за городской переспой, за запорами Черниговских ворот, за деревянными гнилыми стенами в щелястых неисправных заборолах, за городницами. Ждёт, кровопийца!
– Опять Апрось во сне привиделась не попригожу, - пожаловался Орлай у Олуферьевых ворот. Его пошатывало. Должно быть, чмыркнул от тоски по дому. Могильным холодом повеяло от грустного Орлая.
– Иди в избу, - приказал Род.
– Проспись. Ведь спозаранку - бой!
В избе у Олуферя ложились с курами. Масло деревянное подорожало. В усобицу свои продукты дороги, а привозные и подавно.
9
Лишь во сне можно было вдоволь нагуляться по родным приокским лесам. Вдруг не раненный волком вепрь закричал, не одолевший соперника изюбр вострубил, зазвучали трубы и бубны. В безлюдном-то лесу! За десятки поприщ от жилья! Что это, охота? Должно быть, большая княжеская охота. Род впервые слышал её сполошные звуки, то ли пугающие, то ли торжественные. Он продолжал их слышать, открыв глаза, уже сидя и озираясь на голбце.
– Погудку бьют!
– метался по избе заполошенный Олуферь.
Вчера ещё только и разговору было что о сигнале к битве, а ударил сигнал, и все всполошились.
Полуумылись, полунасытились. Дождались остальных долгощельцев у Олуферьевых ворот и - к городским Черниговским воротам. Род чувствовал себя на Катаноше бывалым воином, окольчуженным, вооружённым. Паличники его на рабочих мужицких конях выглядели ватагой, а не военным отрядом. Вот-вот преобразятся и они. К сборному месту, должно быть, уже подоспел воз с оружейниками от воеводы Внезда. Да, вон он, у самых ступенек на стену, к заборолам. А в распахнутые ворота валом валила густая толпа. Над нею дым застил небо. Запах гари полонил ноздри. Дышать не сладко!