Кровь боярина Кучки

Полуян Вадим Петрович

–  Даже не позобал [277] , даже словом со мной не обмолвился, - жаловался утром хозяин, родич Орлая, своим постояльцам-долгощельцам, - даже не разоблачился, лишь корзно сбросил. Эх, дела! Выпил только жбан взвару и - в гости к Сновиду…

Долгощельцы уплетали свиной сычуг, набитый гречневой кашей. Род, умывшись ледяной водой и опрянувшись, пристроился к ним. Уныло выглядели молодые мужики-долгощельцы, городские бездельники поневоле.

–  Где Нечай Вашковец?
– За всех осведомился Корза Рябой.

[277]

ЗОБАТЬ - есть.

Род кратко рассказал все, что мог.

–  Выходит, мы теперь с Нечаем лишь на поле брани сойдёмся?
– развёл руками Кузёмка Ортемов.

–  Ох, грехи наши, Господи!
– вздохнул Олуферь и с последней надеждой устремил взгляд на Рода.
– Что же нас ожидает? Как мыслишь?

–  Осада, - поднялся Род из-за стола.
– Кровь и брань, а кому и смерть. Будем наготове.

–  Да за что же это нам, простым людям?
– вскипел лабазник.
– Доколь князья, в сёдлах сидючи, народными кулаками будут меж собой драться?

–  Прадеды ещё вопрошали, - хмуро вставил Орлай.
– Правнуки будут вопрошать…

–  Ты-то чего моложный такой?
– удивился Род, уходя, - Не молодцуешь, не сквернословишь, опустил голову…

–  Апрось свою плохо видел во сне, - совсем понурился Орлай, - Будто медведь её задрал…

–  Все мы по дому вот как истосковались!
– провёл ребром ладони по горлу Корза Рябой.

Род чуть-чуть постоял, да так и ушёл, не сыскав слов в утешение.

Князь принял его в большом покое, где обычно соборовал [278] со старшей дружиной. Не присев заговорили о черниговских кознях. Святослав Ольгович все выслушал с видимым спокойствием, лишь при рассказе о стойкости истязуемого Коснятки и его гибели на скуластую щеку князя выкатилась слеза.

[278] СОБОРОВАТЬ - совещаться (собор), а также совершать обряд елеопомазания над тяжелобольным.

–  Азарий Чудин поплатится головой!

–  Ой ли!
– усомнился Род.
– Пока до его головы дойдёт, ты, государь, недосчитаешься ещё нескольких своих.

–  У меня всего одна своя!
– вздрогнул князь.

–  Ах, не то молвил, - смутился юноша.
– Покуда померкнет жизнь в грешной голове Азария, он других твоих сподвижников обезглавит. Среди них - воевода Внезд.

Раздосадовало Ольговича такое пророчество.

–  Дурное зришь, ведалец!
– рыпнул [279] он.

[279] РЫПАТЬ - ворчать, гневаться.

–  Не гневись на мои слова, - вздохнул Род.
– Впредь попридержу язык. О ином сегодня забочусь. Посольник черниговский нейдёт из дум. Как мог прознать Кутуз мои тайные слова от имени Коснятки? Нас было трое - ты, воевода и я.

Князь пухлыми руками хлопнул себя по жирным ляжкам и натужно расхохотался.

–  Яснее ясного! Внезд предал! Ведь не я же? Враг возьми всех моих врагов!

Юноша с ужасом смотрел в это хохочущее узкоглазое скуластое лицо. Таким ему ещё не приходилось

видеть князя Северского. За нарочитым хохотом таился неуёмней гнев. Вот кутырь вскочил и неуклюже, тяжело забегал по палате, воздымая руки с растопыренными пальцами.

–  Внезд!.. Не может быть!.. Не верю! Сам себе не верю!

Понял Род, насколько дорог князю друг-предатель. Как родной!

–  Доиск!.. Досочиться до корней измены!
– пырскал [280] Святослав Ольгович, - Пытка отопрёт замки и тут, и тут!
– ткнул он перстом в лоб, затем в левую грудь.

Дрогнул Род при слове «пытка»:

–  Не надо, государь. Без застенка вызнаю у воеводы истину, - Ольгович хмыкнул. Юный ведалец поторопился досказать: - Хоть и не ручаюсь за успех…

[280] ПЫРСКАТЬ - брызгать слюной.

Вспомнил, как сопровождал названого отца в Олешье, где завёлся конокрад из местных. Подозренья были, доказательств не было. Букал на глазах юноши и мужиков-олешцев силой воли вынудил виновного признаться и представить доказательства.

На позов князя кликнули в палату воеводу Внезда.

–  Ах, Славята Изечевич! Верный мой пестун Славята!
– вспоминал тем временем Ольгович того боярина в Чернигове, что принял Рода в темноте, не оказав лица и не назвавшись. Юноша дословно изложил их разговор, - Не вспомню, - князь наморщил лоб, - что за несогласица случилась у Славяты с моим родителем. Из-за чего боярин перешёл к Давыду от Олега. Однако ох как он любил меня и брата! Значит, любит до сих пор. Такую преданность не сыщешь днём с огнём.

Явился Внезд. По княжьему велению Род повторил свою черниговскую одиссею. Бритый череп воеводы лишь чуть-чуть поник. Мясистое лицо было непроницаемо.

–  Не молчи!
– просил кутырь с явной надеждой, что верный воевода все сомнения вокруг себя развеет без труда.

Внезд пробормотал не то, совсем не то:

–  Жду, покуда бахвал нахвалится.

–  Речь не о бахвале, Внездушка, а о твоей измене, - вкрадчиво промолвил князь.

Воевода поднял тяжкий взгляд на юного посольника:

–  Иной врёт, только спотычка берет, а этот врёт, что и не перелезешь!

–  Перелезай, друже, перелезай, - настойчиво просил Ольгович.

Однако Внезд молчал.

Кутырь вскипал, как на большом огне. Дыханье становилось шумным. Казалось, вместе с выдохами из разверстых уст властитель метал искры, словно огнедышащий вулкан.

–  Пошто пошёл служить Давыдовичам?
– потряс палату страшный шёпот.

–  Бог с тобою, государь!
– воскликнул воевода.

–  Пошто спознался с Фёдором Кутузом?

–  Знать его не знал допрежь… - пятился Внезд к низкой сводчатой двери.

Его смятенье окончательно взбесило князя. И в самом деле! Как так - знать не знал? Кто же Фёдору Кутузу передал слова Коснятки? Вылгать вздумал глупый воевода!

Ольгович уже бросился к двери, отсекая отступленье Внезду, бросился, чтобы позвать людей, и… Род сызнова представил ужасы застенка. В два шага он оказался за спиной предателя, возложил руки на этот неприятный голый череп. Внезд от внезапности рванулся, но головы освободить не смог. Вскинувшись, он ухватил харапугу за запястья.