Крутая волна
Шрифт:
Вслед за солдатами Гордей вышел в коридор. Сторожить остались все, солдаты решили дождаться исхода операции.
— Как бы не помер, — озабоченно сказал один из них, устраиваясь на полу. — Семь ртов у него дома-то мал мала меньше.
Гордей вспомнил Клямина, подумал: «Этот, может, еще выживет, Афоню уже не вернешь. Надо будет, как попаду на корабль, собрать кой- чего да послать его жене. Колчанов, наверное, отправил ей письмо…»
— Слышь-ка, браток, говорят, Дыбенку вашего в новое правительство наркомом выбрали, вроде как министром. Правда это?
— Правда.
— Сам-то он из каких будет?
— Да такой же, как и вы. Крестьянином был, землю пахал, грузчиком работал.
— Значит, и верно власть-то теперь наша.
Эшелоны с тремя тысячами ударников подошли к Гатчине только утром. Силы были далеко не равными. В Гатчине находилось всего два батальона Финляндского полка, около пятисот матросов и одна батарея. А тут еще надо было охранять казаков и юнкеров — не дай бог, если они ударят в спину!
Гатчинский Военный совет решил выслать делегацию навстречу ударникам, предложить им сдаться без боя. Наскоро сформировали большой эшелон, посадили на паровоз матросов с пулеметами. Сам эшелон был пустой: оба батальона Финляндского полка оставили в Гатчине охранять казаков. Сивере с отрядом моряков и батареей занял позицию впереди станции. В случае если переговоры не увенчаются успехом, после условного сигнала — три револьверных выстрела — батарея откроет огонь по эшелонам ударников.
Выехали навстречу ударникам около восьми часов утра. Гордей сидел на корточках возле лежавшего за пулеметом дяди Петра и, вглядываясь вперед, говорил:
— Семнадцать министров мы тогда арестовали, а Керенского я упустил. Кто же знал, что там Другой выход есть? Теперь, если Керенский с ударниками, я уж с него глаз не спущу…
— С кого это? — спросил подошедший Дыбенко.
— Да с Керенского. Говорят, он там.
— А ты все терзаешься? Я же тебе говорил, чтц бегство Керенского — это его политическая смерть. Этим он сам вынес себе приговор.
На переговоры с ударниками Дыбенко решил идти один, но Гордей предложил:
— А все-таки возьми меня с собой. В Гатчину- то мы вдвоем ездили.
— Нет, сейчас я пойду один.
— Одному опасно.
— А если вдвоем? Коль ударники не согласятся сдаться, нам с тобой и вдвоем с тремя тысячами не справиться. Скажи-ка лучше машинисту, чтобы сбавил ход.
Гордей обиженно пожал плечами и пошел к машинисту, а Дыбенко сказал Петру:
— Ты за ним присмотри, а то он так и лезет под пули.
— Ладно. Тебе тоже не следовало бы идти самому. Можно кого-нибудь другого послать.
— Например, тебя?
— А хотя бы и меня.
— Чудак ты, Шумов. Ага, вон и первый их эшелон. Приготовиться!
— Приготовиться! — крикнул Петр.
Команда была, пожалуй, излишней, потому что идущий навстречу состав видели все и приготовились без команды.
— Тормози! — крикнул Дыбенко машинисту.
Паровоз шумно, как бы с сожалением, вздохнув, остановился. Эшелон ударников тоже сбавил ход и вскоре остановился метрах в пятистах. Дыбенко соскочил с паровоза и направился по шпалам навстречу ударникам.
Он шел неторопливо и спокойно, а у Гордея по телу пробегали мурашки. Он видел, как ощетинился стволами винтовок и пулеметов эшелон ударников. Сколько их сейчас нацелено на одного идущего по шпалам матроса — сто, двести, пятьсот? А ведь достаточно одного — единственного винтовочного выстрела. Неужели сам Дыбенко не испытывает страха? Какие же надо иметь по- истине железные нервы, чтобы идти вот так спокойно, ни разу не оглянувшись! А он все идет и идет, перешагивая со шпалы на шпалу, ветер треплет ленточки его бескозырки…
— Смотри, выходят!
Из вагонов ударников высыпались серые фигурки людей, побежали к паровозу. Столпились — наверное, о чем-то договариваются. О чем?
А Дыбенко все идет и идет, не сбавляя и не прибавляя шага.
Вот от паровоза ударников отделилась небольшая кучка людей, вышла навстречу.
— Зотов, возьми на прицел этих! Остальным держать на прицеле эшелон! — скомандовал Петр.
— Есть! — ответил Зотов, устроившийся со своим пулеметом на тендере.
Ударники отошли от своего паровоза недалеко— метров на сто, не больше. Дальше идти, наверное, боятся, поджидают, когда приблизится Дыбенко. А он идет навстречу им все так же неторопливо и спокойно.
Зотов сверху спросил у Петра:
— Ты его не предупредил, чтобы он не подходил к ним близко?
— Нет.
— Надо было предупредить, а то как же я буду стрелять? Могу ведь и в него угодить.
— Если он подойдет близко к ним, не стреляй, опять возьми на прицел вагоны.
— Ладно. Смотри, подходит!
Дыбенко подошел к ударникам, вот его уже не видно в их серой куче. Что он сейчас говорит им? Может, они его арестовали, а то и убили? Выстрелов, правда, не слышно, но ведь убить могут и так — вон их там сколько против одного.
Все молчали, напряженно вглядываясь вперед. Время тянулось мучительно медленно, и не понять, хорошо это или плохо, потому что неизвестно, чем все это кончится.
— Гляди, повернули обратно!
Действительно, ударники вернулись. Зачем?