Крылья голубки

Джеймс Генри

У Марианны всегда было своеобразное представление о сообразительности; ее сестра не раз отмечала, что хотя бы в этом она преуспела. Однако теперь Кейт знала, чем ответить, а потому не испытала привычного раздражения.

– Он не хочет принять меня, – просто сказала она, – но он, как и ты, доверяет тете Мод. Он пригрозил мне отцовским проклятием, если я покину ее.

– Значит, ты остаешься? – торопливо поинтересовалась Марианна. – Остаешься, конечно же? Я так и знала. Тем не менее не понимаю, почему я не настояла сразу, чтобы ты мне все прямо рассказала. Но ты не считаешь своим долгом говорить правду. Ты вообще когда-нибудь думала об этом? Ведь правда – величайший долг.

– Не начинай снова, – рассмеялась Кейт. – Хватит мне поучений папы насчет моего долга.

– О, я не претендую на такое же красноречие, как у него, но я хочу знать, что ты думаешь о жизни; и, вероятно, гораздо больше хочу этого, чем папа. – Казалось, Марианна готова была упоминать его теперь с добродушной иронией. – Бедный старый папа! – добавила она насмешливо.

С тем же вздохом и с той же интонацией она столько раз шептала сестре: «Бедная старая тетя Мод!» Подобные жесты отталкивали Кейт, и сейчас ей захотелось уйти. Она не была уверена, против кого на самом деле направлено было презрение, звучавшее в голосе сестры. В любом случае Кейт не хотелось продолжать ссору; она подумала, что надо бы поболтать о чем-нибудь еще минут десять, чтобы потом уйти вежливо. Однако Марианна не намерена была менять тему, и у Кейт оставалось не так уж много пространства для маневра.

– Как считаешь, кого подбирает тетя Мод?

– О ком еще может идти речь? Очевидно, это лорд Марк.

– И откуда только ты собираешь эти сплетни? – поинтересовалась Кейт с невинным видом. – Как слухи добираются до этой дыры?

Она сама не понимала, куда делась вежливость, которой она намеревалась придерживаться в разговоре. Конечно, Марианна и сама могла быть тактичнее, так что ей не на кого жаловаться. Ей хотелось напомнить о преимуществах и роскоши Ланкастер-гейт, но она не видела, как извлечь пользу из противопоставления того дома этому, бедному и жалкому. Марианна не нашлась с ответом, но и не сообщила, откуда узнала про потенциального соискателя руки Кейт; так что младшей сестре оставалось только списать осведомленность Марианны на безграничную пронырливость и неуемное любопытство двух мисс Кондрип. Они жили еще беднее, чем Марианна, но умели держать ухо востро и проводили целые дни в поисках новой информации, пока Марианна, выглядевшая все более расплывшейся и массивной, предпочитала сидеть дома. Порой Кейт гадала: не посланы ли эти мисс Кондрип ей судьбой как предостережение о будущем, как образ женщины, в которую сама она может превратиться годам к сорока, если будет слишком бестолкова и беспечна? Очень многие сочли бы сейчас шуткой такое опасение, и это особенно тревожило ее. Она ведь не только опасалась свидетелей ее знакомства с Мёртоном Деншером – а с учетом мисс Кондрип их было уже пятеро; она допустила, чтобы саму возможность альянса с лордом Марком кто-то обсуждал за пределами ее дома. Этот вариант был результатом интриг миссис Лаудер, и появление сплетен служило для Кейт тревожным звоночком, что пустой разговор обретает форму общественного факта. Теперь она быстро обдумывала разные аспекты ситуации и с некоторой дрожью угадала, что несносные мисс Кондрип убедили ее сестру: тетю можно мольбами склонить к проявлениям большей щедрости. Настораживало не только то, что они разузнали имя претендента; главное – они сочли это свидетельством доброты тети к бедной племяннице и готовности помочь ей найти подходящую партию. Марианна всегда говорила о браке как о «партии», но это было неважно. Они рассчитывали на «помощь» миссис Лаудер – если не в том, чтобы подыскать легкий путь к такому человеку, как лорд Марк, то хотя бы в чем-то ином. Марианна надеялась на улучшение своей участи, но не могла найти себе худших советчиц. Кейт успела обдумать все это за то время, пока искала удобный момент, чтобы откланяться. Для этого она дала понять, что готова пожертвовать мистером Деншером и что слухи про лорда Марка абсурдны. Расстались сестры вполне дружелюбно. Кейт больше не могла ни слушать, ни думать про лорда Марка. Она все отрицала и испытала огромное облегчение, однако будущее предстало перед ней в тревожном свете. И самой жуткой перспективой была мысль о превращении в подобие этих мисс Кондрип.

Книга вторая

I

Мёртон Деншер допоздна засиживался в офисе своей газеты, а потому временами в течение дня, чтобы подготовиться к этим бдениям, позволял себе отдохнуть, и его нередко можно было встретить в разных частях города в те самые часы, когда деловые люди скрыты от взглядов публики. Не раз к концу той зимы он прогуливался часа в три или четыре пополудни в Кенсингтонском саду, где он мог показаться стороннему наблюдателю человеком без определенных занятий. Однако он по большей части продвигался в определенном направлении – к северу; и как только он оказывался в той части парка, поведение его заметно менялось. Он брел, словно наугад, от аллеи к аллее, останавливался без видимых причин, праздно глазел вокруг, присаживался, затем внезапно менял скамью, а потом продолжал прогулку – лишь для того, чтобы вновь чередовать периоды оцепенения и активности. Он выглядел человеком, которому не то нечего делать, не то надо слишком многое обдумать; невозможно отрицать, что производимое им впечатление наводило на мысли о человеке, обремененном неким тяжким грузом дум. Неудивительно, что по его облику практически невозможно было угадать область его профессиональных занятий.

Он был высоким, худощавым, светловолосым английским юношей, в некотором отношении не поддающимся описанию, но определенно джентльменом, причем явно образованным, солидным и располагающим к себе, однако в нем не было ничего необычайного или аномального, что привлекало бы внимание наблюдателя и давало бы подсказку по существу. Слишком молод для палаты общин, слишком раскован в движениях, чтобы быть военным. Утонченный для горожанина – можно и так сказать; независимо от кроя одежды, он явно обладал определенным скептицизмом, что исключало вероятность духовного звания. С другой стороны, он мог бы оказаться дипломатом или ученым; впрочем, было в нем и нечто поэтическое – но истинной артистичности ему не хватало. Надо было встать перед ним лицом к лицу, чтобы прочитать в глазах молодого человека готовность воспринимать и обдумывать идеи, но какие – об этом сказать было невозможно. Сложность оценки Деншера заключалась в том, что он выглядел расслабленным, но не слабым – праздным, но не пустым. Возможно, дело было в длинных ногах, придававших легкость походке, в прямых волосах, отлично лежавших на голове красивой лепки, а иногда внезапно отбрасываемых назад эффектным жестом поднятых рук, пальцы которых переплетались, словно владелец их в результате неосознанного порыва решил обратиться с речью к верхушкам деревьев и своду небес. Короче говоря, он выглядел рассеянным, весьма умным, склонным не замечать то, что вблизи, и всматриваться в даль; он скорее уважал правила и традиции, чем строго следовал им. В нем торжествовала та юность, составляющие элементы – более или менее драгоценные металлы – которой находятся в таком сплаве и в таком процессе ферментации, что рано говорить, во что они в итоге отольются, какой результат дадут при относительном охлаждении, коего еще предстояло дождаться. Признаком этого примечательного сплава было то, что в момент раздражения он подвержен был некоторой слабости, – и хотя едва ли это было просто, но в такие минуты им можно было манипулировать. Из-за внутреннего противоречия он мог удивлять собеседников то терпением, то вспышками эмоций.

В один из лучших своих дней, который мы теперь описываем, он помедлил в той части сада, что находилась у Ланкастерских ворот, – и когда в заранее назначенное время Кейт Крой вышла из дома тетушки, пересекла улицу и подошла ко входу в парк, непринужденная публичность их встречи была слегка нарочитой. Если бы они были настроены на нечто отважное и вольное, им потребовалось бы более укромное место в помещении; если бы они были застенчивы и стремились к скрытности, они бы подыскали место подальше от окон миссис Лаудер. Встречаясь, они не задерживались у ворот, а неспешно брели по саду, так что разговор затягивался, как и прогулка, а потом присаживались на пару стульев, расположенных в тени какого-нибудь большого дерева, на некотором расстоянии друг от друга, весьма немалом. И каждый раз Кейт поначалу старалась выглядеть озабоченной и деловитой, предельно независимой. Она всячески подчеркивала, что ненавязчива и ни в коем случае не желает быть вульгарной, что ее прельщает очарование сада и прогулка здесь – дело вкуса, так что, реши тетя проследить за ней из окна гостиной или попадись на пути кто-то из числа знакомых, все было бы легко объяснить. Дело в том, что отношения между молодыми людьми были обременены таким количеством условностей, что внешняя форма их тайных встреч постепенно становилась едва ли не важнее причины, побуждавшей их стремиться друг к другу. Сила существовавшей между ними связи была велика, но, очевидно, подкреплялась она в значительной степени знаменитым законом притяжения противоположностей. Глубокая гармония, управлявшая ими, рождалась не из единства натур; но, если уж искать объяснение их страсти, сами они видели общее в мучительном ощущении своей бедности среди богачей. Едва ли новость, что благородные молодые люди восхищаются тем, чего лишены: а оба они были исключительно благородны.

Мёртон Деншер не раз говорил себе – и уже с давних пор, – что надо быть дураком, чтобы не жениться на столь необычной женщине; а Кейт Крой, пусть и не столь точно формулировала мысли, быстро поняла, насколько драгоценна непохожесть этого молодого человека на других. Он воплощал все то, чего прежде не давала ей жизнь и определенно не могла бы дать без его участия, все те туманные высокие идеи, кружившиеся в ее голове. Ей представлялось, что Деншер в высшей степени подходит ей, а еще он загадочный и сильный; он обладал уникальным даром жить полной жизнью. Она всегда тщетно пыталась найти человека, заслуживающего доверия, и никто ни в малейшей степени не мог этому соответствовать. У нее всегда были смутные представления о высоком и настоящем, но ее пугала возможность прожить жизнь, так и не убедившись в их подлинности. И вот случай представился – и настолько необычный – при самой первой встрече с Деншером; к чести девушки, она сразу поняла это. Такая встреча, очевидно, была чем-то особенным; что касается Деншера, девушка сразу произвела на него сильное впечатление. Основываясь на привычной своей слабости – по крайней мере, сам он считал это слабостью, а силу свою видел в умении мыслить, – он полагал, что жизнь – это череда достижений и завоеваний. Из этого логически вытекало, что смысл имеет только рассуждение и разум, именно это придает ей энергию. Именно в таком ключе молодой человек, изобретательный и широко мыслящий, критически настроенный, но твердый в убеждениях, рассматривал обстоятельства – свои и Кейт Крой. Они познакомились сразу после смерти ее матери – для девушки эта встреча стала единственной радостью за последнее время; после наступила череда темных месяцев, так что окончание прежней жизни тесно переплелось для Кейт с началом новой.

Началом – к которому она постоянно возвращалась в мыслях – была потрясающая сцена; это был прием в галерее, организованный дамой, которая ловила добычу крупными сетями. Испанская танцовщица, вызывавшая в городе всеобщий восторг; американский декламатор, любимец публики; венгерский скрипач, настоящее чудо, – все они и некоторые другие стали центром внимания в компании, в которой случайно приглашенная Кейт неожиданно почувствовала себя уверенно и свободно. Она вдруг поняла, что в материнском доме жила в поразительном уединении, почти не имела знакомств в обществе и редко куда-то выходила; впрочем, двух-трех гостей она знала – и они проявили чрезвычайную приветливость и поспешили представить ее другим. Одна добрая дама, подруга ее матери и родственница хозяйки приема, пригласила Кейт и поддерживала ее там, познакомила с парой человек – отличное начало на крупном собрании, а дальше все пошло само собой, пока наконец перед девушкой не появился высокий светловолосый молодой человек, немного неуклюжий и чуть небрежный. Он поразил ее отстраненным видом, словно – как он сам определял свою манеру – его укачало в море, это отличало его от всех остальных; казалось, он ищет повод покинуть прием, но между ними сразу установилась непонятная связь. Он заверил ее, что только встреча с ней заставила его задержаться тем вечером и как было бы жаль пропустить такой шанс. Об этом они говорили в тот же день, ближе к полуночи, все между ними шло легко и гармонично. Она отлично осознавала это, несмотря на спутанность чувств; ей свойственно было быстро и сразу воспринимать ситуацию в целостности; она уже в первые пять минут увидела, что между ними возникло нечто – ну, она не могла в точности назвать это, но оно было. Ничто и все же нечто, нечто особенное случилось для них обоих.

На том приеме они бесконечно долго глядели друг другу прямо в глаза, но все это было бы в конечном счете обычным флиртом, если бы не кое-что иное. Не просто глаза их встречались, все мысли и чувства молодых людей в этот момент сливались воедино, а когда Кейт впоследствии пыталась посмотреть в лицо фактам, странным образом оказалось, что все походило на инсценировку. Как-то раз она заметила приставную лестницу у стены сада и решилась забраться по ней, чтобы полюбопытствовать, что там в соседнем саду. На самом верху она нашла джентльмена, в тот момент погруженного в размышления; он поднялся на стену с другой стороны, использовав такую же лестницу. Самое примечательное, что они не поспешили спускаться; они сидели, словно на насесте – по крайней мере, Кейт так подумала, – как будто она уселась на рею корабля. Встретившись на стене, они увлеклись беседой, а по счастливой случайности шесть месяцев спустя снова встретились. Причем встреча эта была для Лондона более чем естественной: Кейт и мистер Деншер увидели друг друга в вагоне метро. Она вошла на станции «Слоан-сквер», направляясь на станцию «Квинз-роуд», вагон был почти полон, но она нашла место, а мистер Деншер уже был там – напротив и чуть наискосок от нее; она сразу узнала его, и он тоже не сводил с нее глаз. Уже стемнело, вокруг было еще шесть пассажиров, но занимал ее только молодой человек – как будто вокруг образовалась безлюдная пустыня. Они ни секунды не колебались, не сводя глаз друг с друга, не обращая внимания на душную атмосферу вагона; ей казалось, что она заранее знала об этой встрече и что он тоже ждал ее. Они могли обменяться лишь легкими движениями в знак приветствия, улыбками и молчанием, длившимся несколько следующих станций. Кейт была уверена, что ему надо было выйти раньше, но он задержался в надежде поговорить с ней. В итоге он проехал до «Хай-стрит» в Кенсингтоне, где вышло достаточно много пассажиров, и ему представился шанс.

Он поменял место и сел точно напротив нее, и в его движениях девушка заметила явное нетерпение. Вокруг были незнакомцы, так что они могли разве что обменяться короткими ремарками, соблюдая некоторую сдержанность, но выбора не было. И в силу обстоятельств интенсивность общения без слов возрастала, так что они могли ощущать возросшую ценность встречи. Но самое удивительное заключалось в том, что до момента расставания они сплели соединявшую их цепь, и каждая станция между «Хай-стрит» и «Ноттинг-хилл-гейт», а затем дальше вплоть до «Квинз-роуд» была новым звеном этой цепи, и напряжение возрастало. На станции «Ноттинг-хилл-гейт» соседка Кейт справа вышла, и Деншер быстро занял ее место, причем времени на маневр у него было совсем немного – уже несколько секунд спустя освобожденное им место заняла некая дама. Он мало что мог сказать – и Кейт не особенно заботило, что именно он говорит; ей было очевидно, что юноша заинтересован в ней. Если будет возможность, что бы сделал Деншер? – она получила ответ на невысказанный вопрос, когда они приближались к ее станции, и юноша решил последовать за ней на выходе из вагона. Это было настоящим началом – началом нового этапа; встреча на приеме была лишь предвестием. Никогда прежде она не заходила так далеко; ранее, когда появлялся шанс маленького приключения, все казалось ей слишком вульгарным, но теперь ей самой хотелось сделать следующий шаг. Он вышел вместе с ней на «Ланкастер-гейт», и они отправились далее бок о бок – в большой мир, сказала она себе, чувствуя себя как горничная, хихикающая в ответ на заигрывания булочника.