Кто убил прекрасную Урсулу
Шрифт:
– Не могу сказать того же о вас, месье Руссо. Преодолев растерянность, Фишер снова обрел свое высокомерие. Его тон был резким, полным сухой иронии.
– Вот уж действительно, некоторые методы стали для вас настолько привычными, что вы давно не видите в них ничего шокирующего. За один день не переделаешь характера, месье комиссар. Вы видите? Я все еще невольно обращаюсь к вам по старому званию.
Руссо почувствовал, что краснеет. Но больше от гнева, чем от стыда. Нет! На этот раз Фишер не возьмет над ним верх!
– Я знаю. Я остался полицейским, но меня это не беспокоит. Что касается
– Я вас слушаю.
– Фишер непринужденным жестом показал на кресла.
– Хоть я и не у себя дома, могу ли я предложить вам сесть?
– Нет. Я предпочитаю, чтобы мы высказали все друг другу стоя. Фишер улыбнулся.
– Хорошо. Но каким бы ни был исход нашего разговора, вы будете разочарованы, месье Руссо. Я не убивал Урсулу Моос и Ингрид Хофер не моя любовница. Извините, что так прямолинейно говорю об этом, но я ненавижу, обсуждать вопрос, исходя из ложных посылок.
Старый Медведь показал на статуэтку на полке библиотеки.
– А это?
– Прекрасное произведение, - прошептал, приближаясь, Фишер.
– Даже так, увидев ее на расстоянии в первый раз, я не сомневаюсь, что это подлинник. Ингрид была удивительной помощницей.
Руссо вздрогнул.
– Была? Фишер вздохнул:
– Она собирается уезжать. Ингрид сказала мне, что хочет покинуть Цюрих и обосноваться за границей. Мне будет ее недоставать. Что станет со мной без нее?
– Значит, вы не отрицаете, что вы и она?..
– У вас совершенно нет никакого чувства реальности, - насмешливо подмигнув, возразил Фишер.
– Да, я говорю о ней как о любовнице и осознаю, что это может быть воспринято двусмысленно. Но откройте же глаза! Взгляните на это! Это!
Он взял статуэтку и стал гладить кончиками пальцев, глядя на нее как ребенок, которому подарили игрушку, на которую тот и не надеялся.
– Она никогда не хотела рассказать, как к ней попадают эти сокровища. В конце концов, мне на это наплевать. Я платил и был счастлив. Теперь все кончено. Она говорила о каком-то греке, но так и не назвала его имени. Я только надеюсь, что когда-нибудь, когда ей понадобятся деньги, она вернется.
Руссо облокотился на спинку кресла. Его инстинкт подсказывал, что Фишер не хитрит. Этот человек испытывал настоящую боль. Но как тогда все это понимать? Неужели он, Старый Медведь, снова пошел по неверному пути? А если Фишер, захваченный своей страстью?.. Нет-нет, он мог убить ради статуэток, но Урсула Моос и Марсель Гарнье в таком случае здесь ни причем. Это ровным счетом ничего не означало.
– Единственное, в чем я могу признаться, это в том, что испытываю желание удрать сейчас же с этой статуэткой. Украсть ее! И если я не смогу сдержаться... Но Ингрид меня знает. Она совершенно спокойно может назначить мне здесь свидание в свое отсутствие, доверить ключи от квартиры. Она знает, что я буду ждать ее, что подчинюсь ее требованиям. Она держит меня в руках. Вы знаете, как я помчался в Винтертур по простому телефонному звонку!
Старый Медведь изумился.
–
– Нет-нет, - спокойно ответил Фишер.
– Мне назначил встречу мужчина. И я поехал туда, потому что за критскими древностями я помчусь на край света.
Старый Медведь был обескуражен. Как бы то ни было, но он чувствовал, что подчиняется этому человеку. Он попробовал схитрить в последний раз. Он больше ни во что не верил, но это был единственный способ не потерять лица.
– А если все это показное, месье Фишер? Некоторые факты продолжают настораживать: например, эти экземпляры "Досье" в библиотеке.., очень серьезное доказательство, что между Ингрид и Моосом существовала связь...
Фишер поджал губы. Руссо заметил, что он напрягся.
– Месье комиссар, прекратим это. Вы воспользовались моей слабостью, которую я позволил вам обнаружить, потеряв осторожность. Этого больше не будет. Я больше ничего не скажу вам, так как вы не представляете никакой официальной власти в этом городе. Я буду объясняться с полицией Цюриха, если вы проинформируете ее о результатах вашего обыска в квартире мадмуазель Хофер. Но на вашем месте я бы этого не делал. Ваше присутствие в квартире совершенно незаконно, и вы ответите за вторжение в чужое жилье. Поэтому я вам советую.., скажем, по-дружески.., как можно скорее покинуть это место и забыть о том, что вы здесь видели. Руссо искал, что возразить, но ничего не находил. Он простился с Фишером кивком головы. Фишер даже не счел нужным сделать вид, что раздражен. Он слегка поклонился, очень вежливо, показывая, что аудиенция, которую соизволили предоставить просителю, окончена.
Старый Медведь очутился на улице, внезапно показавшейся ему враждебной. Эти здания без ставен, слишком чистые тротуары, вывески на немецком, - все словно твердило ему:
– Ты же видишь, что ты здесь чужой! "Что ты делаешь здесь? Возвращайся-ка домой.
"Фишер признался, - размышлял Старый Медведь, - что она держит его в руках. А если она воспользовалась им? Но как?"
Он брел по берегу озера, стараясь больше ни о чем не думать, отключиться, переждать, как он делал это раньше, расследуя кажущиеся неразрешимыми дела. Когда слишком долго думаешь над какой-нибудь проблемой, то, в конце концов, теряешь способность рассуждать и, словно под гипнозом, впадаешь в своего рода оцепенение. Как прозаик или поэт, ищущий вдохновения. Но сколько ни насилуй самого себя, вдохновение не придет. Оно появится в тот момент, когда его совсем не ждешь, как забытый сон, который снова всплывает в памяти, когда о нем больше не вспоминаешь.
Старый Медведь посмотрел на часы и заметил, что прошло уже около получаса, с тех пор как он покинул квартиру Ингрид.
"А если вернуться? Если бы мне удалось услышать их разговор?"
Но эта надежда сразу же угасла. Он пожал плечами, обозвав себя вполголоса дураком. Какая-то дама, услышав, что он разговаривает сам с собой, обернулась и взглянула на него.
"Они ведь будут говорить по-немецки, многое же я узнаю..."
Однако он снова вернулся на Флораштрассе и, только очутившись возле дома, на некоторое мгновение заколебался. Его охватило желание сыграть в орла или решку. Он уже вынул монетку из бумажника.