Кубанский шлях
Шрифт:
– Таперя усё тута твоё, Степушка, - закрыл сундук Трифон и погладил его, будто попрощался с живым человеком.
Затем дрожащей рукой снял со стены черкесскую шашку в потёртых ножнах и, поцеловав её лезвие, протянул молодому казаку:
– Бери, Степан, и она твоя. И защитить, и страх на врага наведёть. Береги её и помни: шашка для казака - та же рука.
Степан бережно принял подарок и тоже поцеловал его острое лезвие.
Трифон натужно пододвинул к Степану сундук и хриплым от волнения голосом проговорил:
– Отдаю тебе
Как отблагодарить стариков за доброту их! Степан почти забыл нежность далёкой, с детства, бабки своей и ласковый взгляд Мокеевны. А больше, пожалуй, никто парня по-родительски и не жалел. У Степана защемило сердце - и как кто-то толкнул его в спину. Степан упал перед Трифоном и Манефой на колени:
– Благословите, отец, мать! Вы мне не родные по крови, будьте названые.
Старики растрогались. Их щёки опять заблестели слезами.
Но дед Трифон всё же, как смог, выпрямился, приосанился и с достоинством выдохнул:
– Да будеть так!
Он пригладил бороду, усы и распорядился:
– Мать, неси икону.
Старик снова открыл сундук, засунул руку на дно и вытащил плётку.
– Ну, терпи, казак, атаманом будешь!
Замахнувшись, дед Трифон ударил Степана ногайкой три раза по спине, причём довольно больно, громко и торжественно каждый раз приговаривая:
– Как сына учил, так тебя учу. Будь же мне сыном.
Аккуратно положил плётку на место со словами: "Казак без нагайки - что монах без молитвы", - и взял из рук старухи икону Спаса на престоле. Троекратно перекрестил Степана:
– Бог благословляеть, и я благословляю.
Баба Манефа тоже перекрестила его и нежно поцеловала:
– Благословляю тебя, сынок, на ратный путь, на счастливую, долгую жизнь.
Так у Степана появились названые родители. А это куда дороже, чем казачья справа. Хотя справа - тоже очень хорошо.
11. В Копыл
У Агафона впервые обозначилась цель, а вместе с ней появилась и забота. Он подумать не мог, что всю свою силу, мощь бросит на возведение храма. Да, и вообще, разве раньше он думал, жил? А ныне уже согласовал с народом место для церкви - на возвышении, у излуки реки; наречётся же храм именем Иоанна Крестителя. Строительный материал - камень. Камня предостаточно на берегу и на дне реки, которая принесла его с гор. Казаки уже навозили на строительную площадку кучи его.
И средства собираются бойко, Чернецов приказал никому не "жадовать". Да люди сами несут! Всем хочется быть поближе к Господу. Хватит и на строевой лес, и на оплату труда мастеров, и на часть колокола уже собрали. Правда, были казаки не очень охотно жертвовавшие на храм.
Когда зашли Агафон с Сидором к Брылям, закрутил, было головой старик, видно, не хотел расставаться с денежками - по своей природе скупидомской. Сообразительный Сидор безразлично, вроде, в сторону, проговорил:
– В народе говорят, что если у тебя есть много хлеба - заводи свиней, и ты станешь богатым, а
Семён Ерофеевич засуетился, кликнул жену и велел на стол подавать, а сам вышел. Когда уже все сидели за столом, он торжественно вручил Агафону мешочек с серебряными гривенниками и спросил, будут ли выбиты на стене храма имена жертвователей.
– Непременно, Семён Ерофеевич, - подтвердил дьякон, с признательностью принимая дар.
Сейчас Агафон спешил к атаману. Приближалось время поездки в Копыл за мастерами, а правление ещё не решило, на чём он поедет и кто его будет сопровождать.
Чернецов встретил Агафона приветливо:
– Слыхал, слыхал, как ты трудишься для обчества. В Копыл собираешься?
– Да, Пётр Максимович. Но один не поедешь. Я везу деньги: на материалы, на задаток мастерам, литейщикам.... Надобны телеги, возницы, охрана - а это целый обоз!
– Не печалуйся, отец Агафон. Для благого дела расстараемся. Будеть тебе обоз! Я подготовлю и письмо, куда следуеть, попрошу о священнике. Ты ж не сможешь служить в храме?
– Божьей воли не переможешь!
– Ты и так печёшься о храме более всех. А что народ увидит, то и Бог услышит, дьякон.
– Не зови меня дьяконом, атаман, не достоин сего чину, - отвёл взгляд Агафон.
Знойный июльский день начинал жарить с утра. Обоз провожали всей станицей. С напутственным словом к отъезжающим обратился Чернецов:
– За ради святого дела едете, казаки. От вас зависить, будеть у нас Божий дом али нет. Езжайте осторожно, в драки не ввязывайтеся. Слушайтя Агафона: он знаеть, что делать. Ну, бывайтя, с Богом!
Обоз сопровождала дюжина казаков. Сначала хотели обойтись меньшим числом людей, но у некоторых нашлись и свои дела. Кто что-то вёз на продажу, Фрол Цыганов и Ерофей Брыль ехали в лавки за справой, у Сидора Шерстобитова крестник брал невесту из Копыла, он ехал на рукобитье.
Казаки отправились лошадьми, взяв в кольцо возы. Конечно, лучше бы запрячь в них выносливых волов. Но предстояла переправа через реку Протоку, на которой стоит крепость, а если не будет парома, кони на броде окажутся сподручнее. Агафон сидел на первой телеге с возницей Фокой Авдеевым, строгим и обстоятельным казаком средних лет. Тот уныло что-то ворчал, сбивая Агафона с мыслей.
Сидор вместе с вёртким Ерошкой Брылем время от времени срывались с места и устремлялись вперёд - разведать дорогу. До Копыла почти две сотни вёрст. Попробуй их проехать, чтобы не ввязаться в драку!?
Ехали третий день и изрядно подустали. И тут к обозу подскакали разведчики, и Сидор возбуждённо воскликнул:
– Есть дуван, казаки! За тем пригорком нагаи гонять гурток лошадей, голов сорок - пятьдесят. Табунщиков пятеро. Отбить у них коней ничего не стоить, а нам приварок!
– Тай на церкву будуть гроши, - добавил Мишка Держихвост, правивший вторым возом.