Кубанский шлях
Шрифт:
Закончив своё действо, гадалка ещё раз перекрестилась на икону и начала водить уже по воде пальцами и считать. Наконец, вздохнула и подвела черту:
– Женатый и вдовец выпадають.
– Как это понять? Двох что ли нагадала?
– недоумённо уставилась на неё Бычиха.
– То ли Фролка, то ли нет. Двое показалися. Но замуж она в етот год выйдеть, - успокаивающе проговорила Шкандыбиха, коли не веришь - можете проверить у своём курятнике. Слыхала, как ловять петухов?
– Слыхала. Но это ж на зимние Святки гадають!
– И сейчас можно, до Петра и Павла ещё время есть. Смотри, ловить надо
– Куда ж ещё сидеть!? И так перестарок. Что-то я не поняла, Фрол-то женится на моей Маруське али нет?
– Вот тут я не могу точно сказать, кто на ней женится, но жених будеть.
– Мутно как-то гутаришь ты, Парашка. Нам другой не нужон. За другого она ещё б три года назад вышла. Я недовольная твоим гаданием, как и прошлой ворожбой. Другим-то хорошо ворожишь, правильно. А моей Марусе абы как. Смотри у меня, последний раз поверю. Не выйдеть Маруська замуж в сей год, прибью. Вот те хрест, прибью, - перекрестилась Бычиха и так сердито хлопнула дверью бани, что та слетела с петель. Но разгневанная казачка даже не обернулась.
10. Обретение
На Петра и Павла Степан приступил к жатве. Перед ней атаман собрал казаков и распорядился, как обычно, об охране жнецов: их поля растянулись на север и запад. С востока же к станице подступали древние курганы с каменными бабами. Все степные жители считали их священными, и с этой стороны угрозы от татар и черкесов не ожидалось.
Однако один, ближний от Степанова поля курган, был очень опасный. О нём в станице говорили шёпотом и при этом крестились и плевали через плечо. Якобы в старину древние волхвы наложили на курган страшное проклятие, многократно усиленное жертвоприношениями домашнего скота, а иногда и пленниками - у подножья находили человеческие кости.
Станичники рассказывают, а им поведали ещё первые кубанские казаки , что люди, побывавшие на этом кургане, от ужаса сходили с ума. Всех новиков от посещения этого места остерегали, и Степан тоже время от времени с опаской косился на страшное место. Но это не омрачало праздничного состояния его души. Жатва!
Для Степана хлеб был долгожданным и дорогим. К нему в своих, казалось, несбыточных мечтах крепостной пахарь шёл через всю Россию. Он размял колос, и на ладонь легли тяжёлые золотистые зёрна. Раскусив одно, с наслаждением пожевал его. Да, это хлеб! Его собственный хлеб, выращенный на своей земле. Жаль, рядом нет Степанидушки. Порадовалась бы за своего мужа, на урожай глядючи.
Он посмотрел по сторонам: и слева и справа белели войлочные шляпы жнецов и платки их жён и дочерей, слышались смех и песни. А по границам полей гарцевали на конях охранники. Один из них приветственно помахал рукой. Фролка! Степан в ответ ему приподнял войлочную шляпу. Страда в самом разгаре!
Он передвинул на поясе кинжал, чтобы не мешал при работе, прочитал молитву, и так, с именем Господа, как принято у православных, тоже приступил к жатве. С великой радостью и тщанием срезал серпом колосья за колосьями и клал пучки ровными рядами. Не ощущая усталости, связывал их в тугие снопы, чтобы потом обмолотить и засыпать в закрома своего новенького амбара. Он сравнивал прежний урожай на барском поле и свой и
Ничто не помешало и жатве: ни дождь, ни ветер, ни злые вороги.
Степан чувствовал безмерную признательность друзьям и соседям за помощь и поддержку. Спасибо Терентию за семена, Михаилу за упряжку, Фролу, охранявшему его поле во время жатвы. Всем он отвёз с благодарностью мешки с житом. Фрол поблагодарил за хлеб, Мишка и Терентий отказывались брать, Степан настаивал на своём:
– У вас семьи. А мне много ли одному надо.
На что Терентий ответил:
– Женю я тебя, Степан. Посажённым отцом на твоей свадьбе буду. Вот скажи только, на ком ты хочешь жениться? Приглянулась какая?
Фрол, который не упустил случая приехать к Терентию со Степаном, чтобы повидать Катерину, ухмыльнулся:
– За его невестой надо Кубань переплывать.
Терентий строго посмотрел на Фрола, а Степан нахмурился и обиженно проговорил:
– Лучше иметь длинные уши, чем длинный язык.
– Нашли тайну, - пожал плечами Фрол. На окраине станицы, на пригорке, стояла небольшая общинная ветряная мельница, вот туда и отвёз Степан мешки с зерном. Полученную муку засыпал в ларь, но вся всё равно не поместилась. Пришлось сбивать ещё один.
Через два двора от Степана жили одинокие старики, Трифон и Манефа, - за беспомощностью, они не могли заниматься сельскими делами: единственная коза и та была уже в тягость. Им, как водится у казаков, помогали всем миром. Кто убоины принесёт, кто рыбы, кто муки... Степан бессемейный, и редкий день не навещал стариков. Что-то во дворе подправит, перенесёт тяжесть, поделится добычей, расскажет новости. Вот и в этот раз он тоже понёс старикам муку. После обычных приветствий, новостей и крестьянских разговоров об удачном новом урожае, гость отнёс мешок с мукой в амбар и хотел, было, попрощаться. Но Трифон, сухощавый, с редкими белыми усами и острой бородой старик, прошедший две войны, поблагодарив молодого казака за хлеб, позвал его в хату и усадил его в красный угол, под образа. Вёл он себя так серьёзно и торжественно, что эти чувства невольно передались и Степану.
Трифон с трудом выдвинул на середину хаты дубовый сундук с восточным орнаментом по бокам и поднял тяжёлую крышку. Степан заглянул в него и не поверил глазам - сундук был битком набит "справой", казачьими вещами, о которых говорил Афанасий Бычков, - нужными казаку для службы!
– Вот, сынок! Ни детей, ни внуков у нас со старухой нет - всех Господь прибрал, - прекрестившись, невесело вздохнул дед Трифон, - что ж, такое казачье добро будеть ветшать у рундуке?!
Он, указывая на сундук, с печалью в голосе произнёс:
– Вот, Стёпушка, смотри! Тута и моё, и сыново.
Глаза старика увлажнились.
– Мы со старухой поговорили и решили: тебе подойдёть. Сынушка у нас был тожеть могутный, да и я в молодые года с тебя был - он попытался выпрямить согбенную спину, но не получилось. Старик махнул рукой своим мыслям и обратил взор на сундук, содержимое которого напоминало ему тревожную боевую жизнь. Он бережно тронул ладонью чёрную смушковую папаху, лежащую сверху и густо посыпанную листьями ореха от моли, а Манефа зашмыгала носом и протёрла фартуком глаза.