Культурные особенности

Зарубин Александр

Одна тростниковая глухая стена, за ней другая — Миа чуть сбавила ход, вела БТР осторожно. Машину подбрасывало всякий раз — упругие стебли пригибались под ними, пружинили, силясь поднять БТР за брюхо. Сотрясатель позади замер, замотал головой — должно быть потерял их из виду в траве. Потом рыкнул и затрусил опять, задирая в воздух мощные лапы. Не к ним, чуть левее…

— Куда это он? — осторожно спросил Эрвин, не зная, что думать. Миа решила, что это вопрос и развернула машину. Тоже налево, вдоль зеленой стены. Меж двух рядов тростника, плотных, густых как изгородь. Шелестели колкие листы над головой. Один нагнулся под ветром, дернулся, зацепив Эрвину шляпу. Край тут же обвис — тонкий порыжевший лист был остер как наваха. Эрвин машинально

поежился, вбирая голову в плечи. Миа убрала газ, рык движка стал тонок и еле слышен. И тут откуда-то слева из-за травяной стены долетел надсадный машинный рев, лязг и чужой, звонкий голос.

— Растяну и двину, негодяи… — и еще пару слов. Говорили раскатисто, длинно. На земном. С тем же успехом могли и на туземном. Эрвин все равно не понял ни черта.

— Плохой перевод, — отозвалась с места Ирина в тон незнакомцу. Машинально, и только потом опомнилась, крикнула Эрвину:

— Тормози.

Беха свернула, с хрустом проломив тростник, выехала на поляну и замерла. Эрвин оглянулся. И увидел. Слева, в кустах. Тростниковая ловушка поймала чужую машину.

Это был старенький трехосный грузовик с латинским крестом на открытой кабине. Стебли спружинили под днищем, поймали, подняв в воздух обе задние оси. Могучие колеса крутились в воздухе — беспомощно, не касаясь земли. А передние вращались, разбрызгивая мягкий песок — но тоже без толку, лишь глубже зарывая машину. Бампер уже до половины в земле. Туземка на крыше посмотрела на них — равнодушно, взгляд больших серых глаз едва скользнул по раскрашенному БТР-у. Зато водитель махнул им рукой. Эрвин невольно сморгнул — таких людей здесь он раньше не видел. Высокий, тонкий. Кожа — не земная, плотная, почти черная на палящем солнце и не туземная — прозрачная, переливающаяся, играющая огнем в солнечном свете. Перламутрово-белая, цвета алебастра или свежего молока. Чуть мерцающая серебром под солнечными лучами. Светлые волосы, правильные тонкие черты лица — тоже странные для этих джунглей. Лишь рубашка и шляпа на голове — обычное, потертое в дороге хаки. Бэха подъехала ближе. Водитель бросил рычаги, заглушил мотор и улыбнулся, широко разведя руками. Улыбка у него тоже была под стать лицу — открытая, правильная.

— Живой мертвец, — прошипела Миа из-за руля, ткнув в чужого водителя пальцем, — берегись его, Эрвин.

Из-за спины — испуганный, сдавленный писк. Лиианна, судя по голосу. Лязгнул затвор. ДаКоста хрипло выругался по испански. Водитель улыбнулся еще раз, поднял руки — рукава задрались, обнажив запястья. И сказал, обращаясь к сжавшейся за рулем Мие:

— Дочка лесов, разве ты слышала, чтобы мертвецы служили крестовому богу?

Мягко так сказал. Будто не за его спиной топал ногами и ревел сотрясатель. Будто не ему в лоб смотрел шотган в руках ДаКосты. Миа невольно отшатнулась, помотала головой, подняв руки в немом изумлении.

— Слухи, ехиднины дочки, того, кто вас пустил — и впрямь стоило бы растянуть и, в переводе Гаспаряна, хорошенько двинуть. Не бойся, дочь туманного леса, у меня кресты на руках и я помню свою мать. Она носила те же знаки, что и ты.

Миа изумленно помотала головой. На запястьях водителя и впрямь — латинские кресты, выжжены тонкой туземной вязью. Эрвин встряхнувшись, спросил:

— Кто вы?

— А вы?

— Эрвин Штакельберг, волонтер флота.

Водитель оглядел Эрвина, Ирину, Мию — взгляд слегка задержался на вязи татуировки — и слегка усмехнулся в ответ:

— С семейством, гляжу. А я Станислав Лаудон. К вашим услугам. Как видно из моей слегка экспрессивной тирады — преподаю здесь классическую латынь…

— Латынь? Здесь? — переспросил Эрвин. Пот скользнул струей по виску. Птица защебетала в ветвях. Еще вчера Эрвину казалось, что на этой планете ему уже нечему удивляться.

Станислав, должно быть, заметил его удивление — усмехнулся и развел руки еще шире:

— Ну, не научный же атеизм прикажете преподавать в церковноприходской школе Сан-Торрес

де Ультрастелла. Куда, в общем, и еду. Точнее, как сами можете увидеть, сижу. Сижу по уши в песке в направлении классов, работы и града божьего.

— Эрвин, ты веришь ему? — осторожно спросила Миа. Ирина накрыла своей ее ладонь на руле. И внезапно подняла глаза и спросила, тряхнув черной косой:

— Non vides quanto moveas periclo, Pyrrhe, Gaetulae catulos leaenae? Dura post paulo fugies inaudax proelia raptor.

Алое перо сверкнуло молнией в ее волосах. Переводчик в ухе Эрвина пискнул — беспомощно. Латинская звенящая речь оказалась ему не по силам.

— Вы правы, не стоит трогать львенка из чрева львицы Гайтульской. А то ведь, подобно герою Горация, можно и не успеть убежать. Довольны?

— Странный перевод… — задумчиво проговорила Ирина, обернувшись назад. Эрвин поймал ее взгляд: «Все, мол, в порядке».

— Работы моей тезки, очень рекомендую. Но…

Задрожала земля. Сильно, глухим звоном откликнулись подпрыгнувшие решетки на полу бэхи. Ветер прошелестел над головой, рванул листья в кронах деревьев. Тень проползла траве, окрасила серым человеческие лица. Тень огромной головы, украшенной длинными кривыми клыками.

— Сотрясатель идет, — проговорила туземка вдруг. Спокойно, не повернув головы. Лишь мелодично прозвенели в такт словам вшитые в бахрому на куртке монеты.

— Критик прямо, такой разговор испортил, — угрюмо буркнул Станислав, оглядывая клыкастую, хищную морду.

Сердито лязгнул шотган в руках у ДаКосты. Храбрый, но бесполезный жест. Слишком мал у «мира» калибр.

— Прыгайте к нам, — махнул Эрвин Станиславу, — быстрее.

К его удивлению, Станислав мотнул в ответ головой.

— Подожду. Забыл вам сказать…

Над полем разнесся крик. Протяжный, переливчатый крик, отозвавшийся звоном под черепом. Зверь замер, обернулся на звук. Оскалил клыки — было видно, как ходят буграми мускулы на груди, и бьется жила на широкой шее. Рявкнул в ответ — оглушительно, даже заложило уши. Туземка в кузове задрала голову, подхватила, затянула в такт. Капюшон сполз с ее головы, обнажив длинные белые волосы. Качнулись рукава с бахромой — вшитые мониста зазвенели, мягко, мелодией к песне. Переводчик в ухе Эрвина кашлянул, свистнул — льющиеся из чужого горла звуки были странны и дики, но машина, к удивлению Эрвина, разобрала слова:

— Здесь поле вспахано. Здесь стоит мой дом. Этот мир велик. Есть и тебе места поставить лапу. Прошу тебя, уходи по-хорошему.

Новый крик эхом долетел с поля. Слова вились и звенели угрозой. Зверь зарычал. Эрвин вскочил и увидел — за спиной твари на поле, в зарослях высокой, зеленой травы. В лицо твари кричал человек. Один. Грозно, как вызов на бой. Плоское лицо горит и переливается злым, солнечным светом.

— Забыл вас предупредить, — усмехнулся Станислав, так и не вылезший из-за руля, — Со мной ехал комманданте Яго и его люди.

— Люди?

— Да. Туземное «коммандо» охотников за чудовищами. Так что бежать пока погодим. Да и…

С поля донесся треск: сухой, отрывистый звук. Будто старый брезент разорвался, зацепившись швом за корягу. Ружейный залп. На морде твари вспыхнули фосфорные, обжигающе-яркие искры. По загривку хлынула кровь — густой багровой волной, почти черной на рыжей, бородавчатой коже. Одна из пуль пробила вену. Зверь взревел, задрав вверх клыкастую пасть. И прыгнул. С места, подняв в небо когтями столбы черной земли. Пролетел поле насквозь, обрушившись на землю всей массой. Хлестнул по земле длинной плетью хвоста — пыль, трава и черная грязь взлетели вверх, столбом в синее небо. Вихрь ударил в лицо, сорвал и едва не унес с Эрвина шляпу. В уши, сквозь ватную пелену, влетел новый звук — сердитое винтовочное так-так-так. Размеренно, через равные интервалы.