Кузница Тьмы

Эриксон Стивен

Он услышал, как она чуть запнулась в середине фразы, чуть не назвав его по имени; но после произошедшего возникла новая неловкость, и Оссерк понимал достаточно, чтобы молчать. Ему не хотелось, чтобы однажды эта деревенская девица явилась к воротам крепости с огромным животом и выкрикнула его имя.

Отец принял бы ее - лишь бы выказать презрение к сыну. Были бы осложнения. К тому же он ведь ей рассказывал, верно? О будущем, о служении и ожидающих его жертвах? Она отлично поняла.

– Я не поеду по деревне рядом с вами, - сказала она.

Он кивнул,

зная, что она приподнялась на локте и внимательно изучает его лицо.

– Нужно вернуться назад, к ручью.

– Знаю.

– Одной.

– Если ты так считаешь, - ответил он, отыскивая ее руку. Крепко сжал, поднес ладонь к губам.
– Я буду помнить этот день, - сказал он.
– Когда ускачу в пограничные земли, состарюсь под солнцем и звездами.

Смех ее был тихим и, как не сразу понял он, недоверчивым. Оссерк встретил ее взор. Она улыбалась, и было в улыбке что-то нежное и печальное.
– Вряд ли, милорд, хотя спасибо вам за эти слова. Я была... неловкой. Неопытной. Боюсь, вы разочарованы, хотя отлично это скрываете.

Он сел, не отпуская ее руки.
– Ренарр, я не лгу, чтобы ты чувствовала себя лучше. Я не стал бы. Говоря, что буду вспоминать этот день, я говорю искренне. Прежде всего буду вспоминать тебя. Здесь, на моем плаще. Не сомневайся, не рань меня.

Она онемела. Она кивнула, и на глазах показались слезы. Внезапно она показалась совсем юной. Он всмотрелся в лицо...
– Ренарр, когда была ночь первой крови?

– Два месяца назад, милорд.

"Возьми меня Бездна! Удивляться ли, что нареченный только жаждет?" Он встал, потянувшись за рубахой.
– У тебя опухли губы, Ренарр. Успокой их холодной водой потока. Боюсь, борода моя расцарапала тебе шею.

– Я буду собирать ягоды, исцарапавшись еще больше.

– Даже лицо? Надеюсь, не сильно.

– Не сильно. И колени, будто я споткнулась и упала.

Он натянул брюки и начал собирать доспехи.
– Ты так умна, Ренарр. Я решил, что ты старше.

– Что есть, то есть, милорд.

– Назови отца и мать.

Она моргнула.
– Мама моя умерла. Отца зовут Гуренн.

– Старый кузнец? Но он был женат на капитане... Бездна подлая, она твоя мать? Почему я тебя не знаю?

– Я была не здесь.

– А где?

– В монастыре Ян, милорд. И вряд ли вы часто встречали маму. Она погибла в кампании против Джелеков.

– Это я знаю, - кивнул Оссерк, пристегивая меч.
– Ренарр, я думал, ты просто девица... то есть женщина из деревни.

– Именно так.

Он уставился на нее.
– Твоя мать спасла жизнь моего отца в день ассасинов. Она и Хунн Раал...

– Знаю, милорд, и благодарна.

– Благодарна? Она умерла...

– Выполняя долг, - ответила Ренарр.

Он отвел взгляд, руками расчесывая волосы.
– Мне нужно подумать.

– Не о чем. Я буду вспоминать этот день. Больше ничего нам не нужно, правда?

– А если ты понесла мое семя?

– Я не буду предъявлять претензий, милорд.
– Она чуть помедлила.
–

Почти все, что я слышала о вас, милорд, рассказывал отец...

– Который нас ненавидит. И мы на него за это не гневаемся, Ренарр - пусть знает. Он потерял любимую. Отец мой до сих пор плачет, вспоминая тот день.

– Все хорошо, милорд. Именно безрассудные высказывания отца родили во мне любопытство, желание увидеть самой. И, подозреваю я, он насчет вас ошибался.

Оссерк хотел сказать что-то еще, но мысли не появлялись. Она подошла ближе и поцеловала его, а потом отвернулась.
– Подожду здесь, пока вы не отъедете подальше, милорд.

Ощущая себя беспомощным, Оссерк покинул разрушенный дом. Взял обеих лошадей и вывел на тракт.

Заметил в траве блеск - полированный камешек - помедлил, но двинулся дальше.

Еще через три шага обернулся и пошел назад. Подобрал камешек и положил в кошелек на поясе.

На дороге сел на боевого коня и, ведя Нез за узду, галопом поскакал на холм.

Впереди, сразу за селением, поднимали флаг над Тифийскими воротами у подножия холма, возвещая возвращение Оссерка. Вид устремленного в небо и плещущего под ветром знамени радовал Оссерка, пока он миновал телеги купцов и прижавшихся к обочине, склонивших головы путников. Поле флага было чисто-голубым с россыпью золотых звезд, подобающей носителю крови Вета. Второй шест рядом с семейным флагом оставался пустым, как заведено было со времени роспуска Легиона Урусандера.

Домовые клинки - все как один опытные ветераны Легиона - отгоняли народ от проезда. Он проскакал в ворота, не замедляясь, отвечая на приветствия старых солдат. Дорога дальше шла в гору, Кирил запыхался, когда они достигли Верхних ворот.

Он въехал во двор, ожидая увидеть отца на ступенях - ведь его должны были известить о возвращении сына. Однако там стояли лишь лакеи. На миг, у Тифийских ворот, на него накатило искушение осадить коня и потребовать поднятия флага Легиона, но он побоялся отказа дом-клинков. Вообразил суровые, поднятые к нему лица... сержант говорит, что лишь командир Легиона смеет отдать такой приказ... Авторитет Оссерка был весьма хрупким - тонкая шелуха, и то оставшаяся лишь от уважения к Урусандеру. Так что он отбросил такую идею, о чем сейчас пожалел: второй флаг наверняка заставил бы отца выйти навстречу.

Похоже, он вечно выбирает неверные ходы, но подводит храбрость, так что последствий удается избежать; он проскакал мимо ветеранов с уверенным взором и улыбкой мрачной решимости на губах - но это уже казалось ему неубедительным и даже жалким. Самообладание, которое не более чем поза. Едва ли оно сохранит от множества неудач, при которых уверенность теряется вмиг. Он держится так, словно все взгляды устремлены на него одного; да, и его оценивают критически, едва сдерживаясь от насмешек. Оссерк воображал, какие слова говорят за спиной, в каких ухмылках кривятся отвернутые лица. Ничего иного он не заслужил в столь юные годы, но отчаянно держится за образ героя.