Леонардо. Жизнь и удивительные приключения великого флорентинца. Книга 2

kotskazochnik.ru

–– А почему не «Тайную Вечерю»?! – не дав ему договорить, возразил Леонардо. – Ведь это же трапезная, а не берег Галилейского моря в окрестностях Тивериады! Я думаю, что её изображение здесь будет, как нельзя, кстати!.. К тому же «Тайная Вечеря» – это прямое напоминание вашим послушникам-монахам, на примере Иуды Искариота, что ждёт их в случае любого святотатства, связанного с духовным преступлением.

–– Идея и впрямь замечательная! – согласился кардинал Асканио; обернувшись на монахов, Таппоне и Пиппино, он увидел их одобрительно склонённые перед ним головы и затем опять лилейно воззрился на настоятеля монастыря. – Вы не находите, Святой отец?!.. – и, увидев кислое выражение на его лице, добавил: – Могу ли я доложить его Высочеству, герцогу Людовико Сфорца, о том, что вы с удовольствием приняли его предложение?

–– О, да! – поперхнувшись, сразу закивал патер Доффо.

Вопрос был решён: быстро и бескомпромиссно. Оговорив ещё некоторые детали по постройке подмостков для работы над картиной и выдаче Леонардо –*Канн – мера длинны,

равная 50 см.

помощников-монахов, кардинал благословил настоятеля крестным знамением, подал ему руку для целования и удалился из монастыря в окружении своей немногочисленной свиты монахов и мастером. Прощаясь на улице с Леонардо, он благословил и его, пожелав ему в работе над «Тайной Вечерей» божественной силы вдохновения…

Г Л А В А 4.

Леонардо по-настоящему не мог осознать, почему вдруг судьба стала к нему благосклонной, и он боялся поверить своему счастью. После долгих лет забвения во Флоренции он стал не просто востребованным – на него свалилось такое обилие заказов, что в какое-то мгновение ему показалось, что это происходит вовсе не с ним. Ложась вечером спать, он обнаружил в почтовом тамбурине, установленном на входной двери перед лестницей, ведущей в его комнату, любовные записочки от анонимных поклонниц. В это время в

светском обществе Италии установилась негласная традиция, заведённая старыми одинокими, никогда не знавшими семьи аристократами жениться на молоденьких и очень бедных девушках из несостоятельных семей. Делалось это ими не для того, чтобы на склоне лет утешить себя любовными наслаждениями в объятиях молодой супруги, напротив, для этого они были чрезвычайно стары и немощны и не могли доставить удовольствия ни себе, ни девушке, желающей испытать в себе мужской плоти и сопутствующих этому чудесному действу любовных судорог. Старыми аристократами полагалось, что, женившись на бедной нищенке-контадине, они делают сразу несколько богоугодных дел: во-первых, девушка получает от них родовитую фамилию; во-вторых, становится богатой; в-третьих, – и это самая щепетильная и таинственная сторона такого расчётливого брака – будущей молодой супруге самим немощным старым мужем подбирался подходящий любовник – и всё для того, чтобы, забеременев от него, она подарила законному мужу, как будто бы от него самого, законного наследника. Впоследствии, после смерти мужа-аристократа, молодая супруга, уже по своему желанию, могла выйти замуж за любовника; и если он был беден и не родовит, но наделён талантами, то и он в этом случае получал его родовитую фамилию – и это последнее благовидное деяние, предусмотренное старыми богоугодными аристократами. Дед Леонардо, нотариус Антонио да Винчи, знал об этом, зародившимся в Венеции, и заведённом в светском обществе правиле, как никто другой… Именно, руководствуясь им, он выдал мать незаконнорождённого внука, Катарину, за старого Аккаттабригу ди Пьеро делль Вакка, купив им дом и сделав её наложницей грубияна и пропойцы.

Покидая зал приёмов герцога Людовико Сфорца, Леонардо слышал отдельные реплики молодых вельможных дондзелл, переговаривавшихся между собой о том, что неплохо было бы преподнести подарок супругу, сделав флорентийского красавца своим любовником.

Перебирая любовные записки, Леонардо, следуя привычке живописца, отмечал про себя красоту и изящество женских почерков, одновременно размышляя о своей жизни: он вспоминал маму, тётушку Туцци, бабушку Лючию, Франческу да Ланфредини и Матурину. Все они вызывали у него щемящее чувство сладкой грусти, потому что всех их он любил настоящей любовью человека, знающего настоящую цену добродетели. Он не раз уже задавал себе вопрос: почему так происходит, что общение с женщинами, которых он любит, столь недолговечно?! Но ответа на этот вопрос пока не находил. А любить, когда судьба сделала головокружительный прыжок из беспросветной тьмы к долгожданному свету, очень хотелось.

Он выбрал из кипы записок одну, очень короткого содержания, написанную изумительно красивым почерком, и прочитал её: «Чтобы цветку распуститься, его надо лелеять!.. Мечтаю о ваших сильных объятиях!..» – и подпись: «Не распустившаяся молодая Роза!» Под подписью шёл постскриптум о времени и месте свидания: «Полночь; вилла Гретто у Верчельских ворот». Почерк настолько пленил Леонардо, что, глянув на часы, – они показывали, что до полуночи оставалось полчаса, – он выскочил из-под одеяла, быстро оделся и, тихо спустившись по лестнице в сад, отправился на свидание…

**** **** ****

«Вилла Гретто», – прочитал Леонардо на указателе ворот огромного, обнесённого неприступными каменными стенами, роскошного особняка, больше похожего на древнегреческий Парфенон. Оглядевшись по сторонам, он никого не увидел. В небе ярко сверкали звёзды, светила луна, и тени деревьев при лёгком дуновении ветра оживали. Их очертания размывались вспыхивающими огоньками светлячков-лучиолл, перелетавших с места на место и игравших в свои любовные игры. Леонардо встал под крону одного из деревьев, чтобы не привлекать к себе внимания появлявшихся на улице Верчеллино редких прохожих. У него в памяти ещё свежо было воспоминание о покушении на него сирийцев; также не выходило из головы и то, что тайные кубикуларии Священной Канцелярии монастыря Сан-Марко тоже могли его преследовать. Ведь подписанное им, после выдачи ему индульгенции о прощении содомского греха, обязательство о не прикосновении

его к женщинам было бессрочным, то есть пожизненным. И он всегда помнил, что при желании тайные кубикуларии Священной Канцелярии могли спровоцировать его, подослав к нему обычную уличную путану, как не раз уже бывало с теми, кто был слишком похотлив. Правда, при этой мысли Леонардо утешал себя тем, что для кубикулариев Марио Сантано было слишком мало времени, чтобы добраться до Милана. И всё-таки, несмотря на столь убедительный для себя довод, Леонардо предпочёл осторожность. Он до рези в глазах всматривался в ночную темноту, пытаясь разглядеть ту, чей почерк пленил его воображение. Ждать пришлось долго. По улице мимо него прошло несколько влюблённых пар и разных прохожих, но долгожданной незнакомки среди них Леонардо не увидел. Сочтя, что записка была написана под влиянием обычной женской хвастливости какой-нибудь вельможной молоденькой особы перед себе подобными светскими дамиджеллами, что она с лёгкостью может соблазнить нового мастера искусств, приближённого к миланскому государю, он гневно посетовал на себя за доверчивое головотяпство дешёвому содержанию записки и направился домой. Сворачивая с улицы Верчеллино на набережную Навильо-Гранде, Леонардо натолкнулся на шествие монашек с факелами в руках. Это была группа конвертит*, ходивших по улицам и раздававших по нововведённому римскому закону жёлтые повязки ночным путанам, чтобы в темноте их не путали с порядочными женщинами, которые частенько страдали от нападения уличных проходимцев, не желавших принимать к сведению, что перед ними порядочная женщина. Также жёлтые повязки ночных блудниц предупреждали граждан о том, что их жизнь может пострадать от неизлечимого сифилиса. Глядя на шествие монахинь-конвертит, Леонардо горько усмехнулся тому, что Священная Канцелярия не может и не в силах справиться с грехом блудодеяния законным путём, а лишь преследует тех, за кого успела уцепиться; другим же пытается раздать повязки, от которых открещиваются даже ненормальные. Он вдруг почувствовал стыд за себя: ведь он искал соблазна, который после его знакомства с судилищем Святой Инквизиции, был ему невыносимо противен. Опустив голову, он быстро зашагал вперёд, но неожиданно натолкнулся на одну из монахинь, преградившую ему путь, и чуть не сбил её с ног. Это была дряхлая старушка с клюкой в руках, очень маленького роста, сгорбленная и с опущенной на лицо вуалью, какие обычно носили чёрные монахини, посвятившие себя и всю свою жизнь служению Богу. Леонардо успел подхватить её за локоть, чтобы она не упала, и, к его удивлению, из рукава монахини выпала роза. Она, молча, и невероятно грациозно для старушечьего возраста подхватила её на лету и протянула ему. Вспомнив, как была подписана любовная записка, он понял, какое значение имеет протянутый ему цветок. Взяв розу в руки, Леонардо поднёс её к губам и, вдыхая её аромат, поцеловал; при этом он тянул время, внимательно следя за удалявшимся факельным шествием монашек и не отрывая взгляда от старушки-монахини, не торопившейся догонять верующих сестриц.

–– А я уже думал, что цветы в образе женщины из светской оранжереи города Милана умеют только состязаться в том, кто из них лучше. А главное, кто из них больше напишет любовных посланий, и на какое из этих поэтических воззваний откликнется новый мастер Искусств, ставший приближённым придворным герцога Людовико Сфорца, – с иронией высказался он, когда факельное шествие скрылось из виду.

Старушка ничего ему не ответила. Она ударила клюкой по носку его правого башмака и жестом пригласила следовать за ней. Леонардо подчинился. Они подошли к стенам виллы Гретто и пошли вдоль них. Дойдя до ворот особняка, старая монахиня не остановилась. Продолжая движение, она увлекала Леонардо за собой, постоянно оглядываясь на него и делая ему жесты –

*Конвертита – охранница, попечительница.

клюкой, чтобы он шёл быстрее. Для старой монахини она оказалась слишком резвой, и Леонардо едва за ней успевал, несмотря на то, что его исполинские шаги были раза в три больше старушечьих. Видя, что она ведёт его невесть куда, – они обошли виллу с обратной стороны, где начинались городские виноградники, – он почувствовал недоброе и крепче сжал под плащом рукоять рапиры, которую он не выпускал из левой ладони даже тогда, когда правой рукой подхватил старушку за локоть и принял от неё розу. Он и сейчас, следуя за монахиней, одной рукой держал цветок возле губ и делал вид, что наслаждается его цветущим ароматом, производя впечатление беззаботного ночного гуляки, тогда, как из другой не выпускал рукояти оружия.

Старушка остановилась у выступа в каменной стене, служившей ему опорой, и внезапно исчезла с глаз Леонардо. Приглядевшись, он увидел в каменной опоре дверь, выкрашенную под цвет стены так, что внешне она ничем не отличалась от массивного ограждения. Шагнув вперёд за монахиней, Леонардо очутился в чудесном фруктовом саду; в настоящем райском лесу из цветущих деревьев, пения птиц и множества, летающих фонариков-лучиолл, которыми нельзя было не залюбоваться. В глубине сада послышалось хриплое рычание. Навстречу монахине и Леонардо из темноты стремительно вылетели два огромных пса мастиффа. Выхватив рапиру, Леонардо хотел было обороняться, но старушка свистом подозвала их к себе и, ласково погладив и нашептав им что-то своё, отправила туда, откуда они примчались; на незнакомца, пришедшего с ней, собаки отреагировали, только лишь тем, что, обратив морды в его сторону, потянули воздух носами. Прикрыв за собой дверь в стене, монахиня и Леонардо продолжили путь.