Лермонтов и его женщины: украинка, черкешенка, шведка…

Казовский Михаил Григорьевич

— Полно, дорогой, что ты смущаешься, будто я не родич тебе. Сядем, поболтаем по-дружески.

— Весьма рад и польщен… Может, чаю? Или чего покрепче?

— Не хочу, не беспокойся.

Разница у братьев была всего лишь в два года. Прежний монарх, Александр I, годился им в отцы, старше на целых двадцать лет. Тем не менее Николай казался намного взрослее Михаила, на висках пробивалась седина, под глазами собирались мешки. У младшего же на лице — ни морщинки, словно ему не исполнилось сорок.

— Напугал

меня лейб-медик — мол, великий князь очень плох. Я приехал, а гляжу — ничего серьезного. Просто просквозило, с кем не бывает по осени.

— Все врачи — шарлатаны, — отозвался младший брат. — Я, когда лечился в позапрошлом году в Карлсбаде, кроме вод никаких лекарств и не принимал. Надо лечиться лишь природными средствами, здоровее будешь.

Николай Павлович согласился.

— Да, врачи нужны только женщинам. Вечно у них то мигрень, то стреляет где-нибудь, то нервы. Да еще и роды. А мужчина, тем более военный, должен не болеть и не думать о болячках. Чуть задумался — сразу хоть святых выноси.

— Сущая правда, Николя.

— К именинам должен поправиться.

— К именинам непременно поправлюсь.

— Получил я твои бумаги о награждении офицеров и повышении в званиях. Нескольких вычеркнул.

Михаил Павлович удивился.

— Отчего так? Я не представлял недостойных.

— Да? А Трубецкой? Шалопай, повеса. Место его на Кавказе, а не в наградных.

— Ну, допустим. А еще?

— Лермонтов. Ты забыл историю с детской саблей?

— Не забыл, конечно, но с тех пор он служит исправно и о нем я слышал только хвалебные отзывы.

— Говорят, обрюхатил Мусину-Пушкину.

— Кто говорит?

— Александр Христофорович. Сведения его точные. Муж отправил неверную жену за границу — там ее сестра, Аврора Демидова, родила мальчика. И Эмилия тоже рожать будет вдалеке от светских сплетен Петербурга.

— Да откуда же Александр Христофорович знает, что ребенок от Лермонтова? Нешто свечку при сем держал? — усмехнулся великий князь.

Николай Павлович хохотнул.

— Может, и держал — у него работа такая, наблюдать за всеми.

Младший брат продолжил:

— Даже если и от Лермонтова — что сие меняет? Он гусар, мужчина холостой. Мы с тобой женатые, а и то бывает…

Император насупился.

— Те-те-те, братец, говори, да не заговаривайся.

— Миль пардон, ваше императорское величество. Только я считаю, что Лермонтов достоин звания поручика.

Старший брат отступил.

— Хорошо, я еще подумаю.

Перешли на другие темы. Разговор продолжался часа полтора. Собираясь уезжать, император еще раз пожелал брату скорейшего выздоровления, а тот напомнил:

— Я прошу не вычеркивать Лермонтова из списков.

Николай Павлович огрызнулся незлобно:

— Дался тебе этот щелкопер! Если бы писал что хорошее, а то ведь так — подражания лорду Байрону, не более.

— Нет, его прозаические вещи очень недурны.

— А по-моему, чрезвычайно дурны — не по стилю, а по сути. Философия глупая, и герои скверные.

— Просто ты не хочешь простить ему те стишки по поводу смерти Пушкина.

Но монарх только отмахнулся.

— Вот еще, придумал! Стану я помнить о всяких мелких пакостях.

Но в конце концов он не пошел на обострение отношений с братом и своим высочайшим указом присвоил Лермонтову следующее звание.

4

Осень в Веймаре была тихая, безмятежная, теплая. Неширокая речка Ильм огибала городской парк, по преданию, спланированный самим Гете. В Веймаре он жил и работал, здесь и умер. Под ногами Мусиной-Пушкиной шуршали желтые листья. Так же, как она, тут гуляли Гете и Шиллер. Гете заведовал местным театром, Шиллер писал для него пьесы. В замке Бельведер и особняке фон Штейна жила великая княжна Мария Павловна — старшая сестра императора Николая I, вышедшая замуж за местного герцога. Иногда она гуляла с внуками в парке и однажды подошла к Эмилии Карловне: та сидела на лавочке и читала книгу. Обратилась по-русски:

— Добрый день. Вы сестра Авроры Демидовой?

Мусина-Пушкина поклонилась.

— Совершенно верно, ваше высочество.

— Я узнала вас — мы когда-то виделись в Баден-Бадене. Как себя чувствует Аврора Карловна?

— Хорошо, спасибо. Новорожденный слабенький, но врачи говорят, что опасности для жизни нет.

— А здоровье Павла Николаевича не лучше?

— К сожалению, похвастаться нечем. Вероятно, зиму проведем в Майнце — доктора советуют ему продолжать лечение в Висбадене.

— Понимаю. Но пока вы не уехали — приходите в нашу домовую церковь Марии Магдалины. Протоиерей Никита Ясновский очень проникновенно читает проповеди. Он у меня и библиотекарь. Захотите что-нибудь почитать — милости прошу.

— С превеликим удовольствием.

— Не стесняйтесь, я всегда рада соотечественникам. Чтобы окончательно не онемечиться. И хочу, чтобы внуки понимали по-русски. — Она посмотрела изучающе. — Вы ведь тоже ждете ребенка?

— Да, я на пятом месяце, — покраснела Эмилия Карловна.

— Значит, роды в марте?

— Нет, предположительно в начале апреля.

— Это все равно. Если возвратитесь из Майнца в Веймар, я вам посоветую хорошего акушера. Он хотя и старик, ему около семидесяти лет, принимал еще моих дочерей и сына, но успешно практикует до сих пор. Прославился тем, что у него ни одна из рожениц не умерла.

— Ваша доброта безгранична.

— Я люблю Аврору и Павла Николаевича и готова оказать знаки внимания также вам. Заходите по-свойски.

— Обязательно зайду.