Лермонтов и его женщины: украинка, черкешенка, шведка…
Шрифт:
Лермонтов вначале расстроился, а потом сердито пробурчал:
— Ну и пропади она пропадом. Курица безмозглая.
— Те-те-те, будь поосторожнее на язык, мон ами.
— Что теперь осторожничать? Коли все равно я в опале?
— Ну, в опале — не на Кавказе.
— А если на Кавказе, то что с того? Мы там уже бывали, нас Кавказом не напугаешь.
— Не хочешь думать о себе, так подумай о бабушке.
— Разве что о бабушке…
Август принес еще одно нерадостное событие: умер Александр Иванович Одоевский. Находясь в действующей армии, очищавшей Черноморское побережье Кавказа от мятежников, он заразился малярией; медики стали давать хинин,
Узнав об этом Лермонтов почувствовал такую острую боль в сердце, что едва не лишился чувств. Мир показался пустыней. Если Россия не ценит своих лучших сынов, то какое будущее ей уготовано? Одоевский мог бы принести столько пользы Отечеству — например, стать министром народного просвещения, или возглавить Академию наук, или войти в комиссию по реформам государственных учреждений. А вместо этого он был сослан в Сибирь, потом на Кавказ, рядовым, бесправным, был оскорблен и раздавлен, низведен до положения риз и фактически уничтожен. Злобным человеком на троне. Возомнившим себя помазанником Божьим. Но Христос учил с сочувствием относиться к своим врагам, ибо они тоже люди. И уметь прощать. Как же можно называть себя христианином, ходить в храм, держать свечку пред ликом Спасителя, если ты не можешь проявить милосердия и доброты к своим подданным, пятерых казнил, сотни сгноил в сибирских рудниках, остальных превратил в бессловесных муравьев, растереть которых не составляет труда? И за что России выпала такая мука?
Бедный Александр Иванович! Впрочем, если исходить из его собственных воззрений, он теперь счастлив на небесах. Так что, бедные мы все, продолжая оставаться на земле.
В результате Михаил выстрадал такие стихи:
Я знал его: мы странствовали с ним В горах Востока, и тоску изгнанья Делили дружно; но к полям родным Вернулся я, и время испытанья Промчалося законной чередой; А он не дождался минуты сладкой: Под бедною походною палаткой Болезнь его сразила, и с собой В могилу он унес летучий рой Еще незрелых, темных вдохновений, Обманутых надежд и горьких сожалений!И еще пять строф душевной боли о погибшем товарище…
Даже появление в «Отечественных записках» повести «Фаталист» из рассказов о Печорине ненадолго порадовало. Лермонтов словно предчувствовал, что Одоевский зовет его к себе. Скоро они соединятся. В тридцать три — через семь с половиной лет. А может быть, и раньше?
Лето в Царском Селе пролетело быстро — в воинских упражнениях, стрельбах, выездке, джигитовке, смотрах и парадах. Лермонтов заслужил похвалу великого князя Михаила Павловича. Но остался к этому почти равнодушен.
В Петербург он ездил редко — свет переместился на дачи, в деревеньки, в свои поместья, отдыхал на природе. Михаил только навещал бабушку. Самочувствие ее было не ахти: суставы ныли, да и сердце пошаливало, перед глазами часто возникали черные мушки. Она умоляла внука отложить отставку, дослужиться хотя бы до майора; если б не крамольные
Отношения с Мусиной-Пушкиной пережили за это лето несколько этапов.
Первый — продолжение романтических встреч. Лермонтов смирился, что она не покинет мужа при любых обстоятельствах, и решил не загадывать вперед, наслаждаясь сегодняшним днем. Встречи происходили у него на квартире при отсутствии Столыпина-Монго (тот часто ездил в Петербург к своей возлюбленной — графине А. К. Воронцовой-Дашковой), были бурные, страстные, головокружительные. Длились май, июнь и июль.
На втором этапе любовники, неожиданно поссорившись, перестали видеться. Причиной сделались слухи, что у Лермонтова якобы роман с княгиней Щербатовой. Он ей действительно симпатизировал, написал несколько стихотворений в альбом, даже в шутку говорил, что готов жениться, но за рамки платонических чувств их отношения никогда не выходили. А Мусина-Пушкина сплетням поверила и однажды спросила напрямик:
— Ты действительно хочешь жениться на княгине Мэри Щербатовой?
Михаил расхохотался.
— Я не исключаю. Дама очаровательная, молодая вдовушка, умная, с состоянием и в меня влюблена, как кошка.
— Не шути, пожалуйста. Я хочу знать правду.
Но поэт не изменил игривого тона.
— Да какие шутки в самом деле? Мне пора устраивать свою жизнь. Выйти в отставку, уехать в Тарханы, заниматься литературой. Вить семейное гнездышко. Я бы с удовольствием сделал это с тобой, но ведь ты не хочешь уходить от супруга. Что же прикажешь мне тогда? Оставаться в девках? Нет, решительно я хочу жениться. И княгиня Мэри — самая подходящая для сего партия.
Мусина-Пушкина приняла эти веселые рассуждения за чистую монету, побледнела и произнесла с дрожью в голосе:
— Значит, ты готов со мною расстаться?
— Ты же не хочешь со мною соединиться!
— Я дарила тебе любовь, нарушая супружескую верность. Этого, по-твоему, мало?
— Нет, конечно, немало, — согласился он. — И тебя мне понять легко. Но пойми и ты меня: я хочу стабильности и семейного счастья. Ты, со мной наигравшись, возвращаешься в свою семью — и ничто в твоей жизни не меняется. А меня бросаешь одного? Разве это честно?
У графини хлынули слезы.
— Ты меня не любишь, — всхлипывала она. — Ты готов променять меня на какую-то светскую пустышку.
— Нет, Щербатова не пустышка, — продолжил игру Лермонтов, хотя и понимал, что они зашли слишком далеко и сейчас поссорятся. — И вообще, какое право ты имеешь ее судить? Я же не говорю ничего дурного о твоем муже, хотя и мог бы. Он далеко не ангел. Говорят, у него в Москве любовница — актриска Малого театра.
— Знаю, доброхоты донесли. Мне все равно. Он отец моих детей. Он меня содержит. Я должна принимать его любым, ибо так предписано.
— Ах, предписано? — Михаил и сам начал заводиться. — Отчего же тогда ты ему не предана, а сделала рогатым, бегая на встречи с молодым офицериком?
Мусина-Пушкина вздохнула.
— Я увлеклась и потеряла голову.
— А теперь жалеешь?
— Очень жалею.
— Так за чем дело стало? Возвращайся к своему ненаглядному, моту и распутнику, но законному мужу. Я женюсь на Щербатовой. И мы навсегда расстанемся.
— Ты, конечно, только этого и желаешь. — Она вытерла слезы и начала обмахиваться платочком.