Левая политика, № 23 2015. Россия, Украина, Новороссия
Шрифт:
Но, в отличие от киевского Майдана, эти объединяющие смыслы не только отрицательны («против правительства»), но и включают в себя положительный элемент. Перед нами разворачивается борьба между остатками советской индустриальной цивилизации (едва прикрытой флёром пресловутого «Русского мира») и постмодернистским «обществом спектакля», за которым скрывается власть торгово-спекулятивного компрадорского капитала и его «сви-домой» обслуги. Если восстание на Майдане мотивировалось ничем не подкреплённой верой либо в успешную евроинтеграцию, либо в этнически-унитарное государство, то на Донбассе речь идёт ни более ни менее, как о сохранении уже давно сложившегося жизненного уклада миллионов людей. Далеко не случайно во главе сопротивления экспансии ЕС находится крупнейший промышленный регион Украины, население которого ещё живёт теми экономическими и культурными связями с Россией, которые сохранились с советских времён. Жизненный уклад индустриальной окраины оказался в большей степени источником рационального поведения, чем у обитателей столичных офисов, неспособных осознать истинные экономические потребности своей страны. Вероятно, с этим связано целенаправленное уничтожение украинской армией донбасской инфраструктуры: вместе с заводами уничтожаются и материальные условия рационального мышления и поведения.
Поглощение неолиберальным ЕС стало бы катастрофой для экономики всего Днепровско-Донбасского промышленного региона, крупнейшего в Восточной Европе. Костяком его экономики является угольная отрасль. Какова её судьба в странах Западной и Восточной Европы? Печальная. Если Донбасс окажется в зоне влияния европейской неолиберальной политики, где гарантия, что он не разделит судьбу английских и испанских шахт, Рура, Силезии? Конечно, можно сказать, что в современной экономике угольная отрасль не рентабельна. Что свёртывание его добычи — это «веление времени», сиречь рынка. Возможно, но это способно породить такие социальные проблемы, которые означают либо социальный взрыв, либо решение, предполагающее вмешательство сильного, социальноориентированного государства. Но такового на Украине нет. А то, которое есть, даже не желает таковым становиться, будучи неспособно на самостоятельную внутреннюю политику, соответствующую национальным интересам.
Экономическая интеграция Украины с неолиберальным ЕС на фоне постоянных антикапиталистических волнений, прокатывающихся по всей Европе, роста влияния евроскептицизма, выглядит ещё более проблематичным, нежели вхождение в ТС. Первое может произойти только вследствие политического решения с катастрофическими для украинской экономики результатами, которые уже стали проявляться. Россия при всех её проблемах на фоне многих европейских стран (особенно Юга и Востока Европы) выглядит, скажем так, сносно. По крайней мере в данный момент. И жители украинских обочин в виду прозападной ориентации своего правительства просто не хотят разделить судьбу португальцев, болгар, румын, испанцев, греков и прочих.
Поэтому есть смысл эту войну сравнивать не с чеченской (как это постоянно делает либеральная и левацкая общественность), а со штурмом Белого дома в Москве в 1993 году. Сама логика борьбы за влияние на украинские массы, усложнение задач в связи с военными победами будет толкать лидеров Новороссии справа налево, от националистической риторики к социально значимым проблемам. Последний вздох Новороссии будет вздохом Коммуны. Оставаясь в рамках идеологии «Русского мира» она способна только проиграть. Борьба новоросского движения объективно совпадает с потребностями рабочего класса: так или иначе, оно ведёт вооружённую борьбу с западными корпорациями, проводником интересов которых стало правительство Порошенко. Благодаря его борьбе неолиберализму в Восточной Европе поставлен предел. И ЕС и Путин с этим вынуждены считаться.
Таким образом, уже сейчас можно смело утверждать, что то, о чём только увлечённо болтали леваки всех мастей и во что старательно не верили всех мастей либералы, свершилось: массовое восстание против неолиберального, респектабельного и «гуманного» ЕС. Не прямо, так косвенно — против него. Против перспективы поглощения им. Причём это произошло там, где этого никто не ожидал. В «неправильных» идейных формах (в примитивных и самых доступных для широких масс населения аграрно-индустриального региона, копирующих официальную идеологию России). Без правильной партии (точнее, вообще без неё). Без известных вождей (или вообще без них). Просто взяли, и сказали: нет\ Донецкие «ватники», «гопники», «быдло», «проло», «колорады». Шахтёры, домохозяйки, «пенсы», служащие. Не читавшие ни Арендт, ни Рэнд, ни Троцкого, ни Бакунина. И потому способные действовать не по правилам, а так, как надо и как могут.
С точки зрения общественных интересов, суть не в том, с кем Украина или Донбасс — с ЕС или с Россией, а в том, какая Украина и какой Донбасс с каким ЕС и с какой Россией. От союзников, практикующих неолиберализм, ничего хорошего Украине и Донбассу ждать нельзя. Точно так же, как и ничего хорошего их население не может ждать и от своих буржуазных правительств. Следовательно, Украине и её регионам разумно остаться с тем, кто изменится, изменится не только по отношению к себе, но прежде всего по отношению к ним. Но это для них будет иметь смысл лишь постольку, поскольку изменятся они сами.
Однако, как бы ни менялся в своей внутренней и внешней политике ЕС, вековые социокультурные и экономические связи с Россией будут делать восточный выбор для Украины и её регионов объективно более предпочтительным и оптимальным в условиях сохранения её целостности. Когда связи с Россией нарушаются, да ещё под флагом украинского национализма, ничего хорошего с Украиной в целом не может происходить по той простой причине, что на её территории проживает почти двадцатимиллионное русскоязычное население, становящееся в этом случае мощнейшим дестабилизирующим фактором.
Таким образом, конфликт между официальным Киевом и сепаратистами Юго-Востока Украины оказывается многослоен. Он включает в себя не только и не столько этно-национальные, но и социокультурные, социопсихологические и, что нужно особо отметить, экономические моменты. Причём каждый из них совсем не обязательно может быть осознан. Поэтому нельзя преувеличивать значение этно-национальной (так сказать, «фашистской») составляющей этого конфликта, хотя она и сыграла решающую роль на начальной стадии его эскалации.
Вместо объединения людей по социальной — гражданской — горизонтали, мы увидели полный распад гражданского общества Украины. Противоречия между регионами и этносами оказались сильнее, чем противоречия «вертикальные», между социальными низами и власть имущими, прежде всего в силу того, что оба восстания с самого начала выступили под лозунгами и программами, по преимуществу, предполагающими лишь взаимное отталкивание — этно-национальными. Началась эпоха взаимного обмана и самообмана. В итоге на Украине раскололись не только социальные низы, но и власть и собственность имущие, раскололась нация в целом. Не разрушенный и не обновлённый революцией, изнутри раскололся и государственный аппарат — часть его
Заблудившаяся революция перешла на сторону федералистов/ сепаратистов. Раскол коснулся даже силовых структур. Если у России, как известно, непредсказуемое прошлое, то у силовиков Украины непредсказуемой оказалась Родина.
Внешне социальный конфликт на Украине потёк по такому руслу:
«— Убери свой бандеровский флаг!
— А ты свой власовский убери!»
Обе стороны стали называть друг друга «фашистами», что исключило возможность малейшего взаимопонимания и компромисса. Шансы на внутреннюю интеграцию украинского общества «по горизонтали» в какой бы то ни было политической и идеологической форме практически исчезли. Сама идеология гражданского протеста — как Майдана, так и Анти-Майдана — такова, что позволяет олигархическим кланам и зарубежным игрокам легко манипулировать ими. Это является препятствием на пути перерастания протестного движения в социальную революцию. Как и в России 90-х, борьба с символами и за символы на Украине заменила социальную борьбу. Очевидно, что памятники Ленину сносили/охраняли не зря.