Литературные воспоминания
Шрифт:
сомнения, что вопрос связывался с последним видоизменением долгой моральной
проповеди, которую Белинский вел всю свою жизнь и постепенное развитие
которой было уже нами представлено. Заключительное слово этой проповеди
настолько любопытно, что может оправдать попытку собрать его заметки, с
помощью уцелевших в моей памяти отрывков, в одно целое, причем необходима
оговорка, уже столько раз прежде делаемая, что изложение не дает ни малейшего
понятия о пыле и красках,
какую выливалась его речь.
«Грубый, животный эгоизм,— размышлял Белинский, — не может быть
возведен не только в идеал существования, как бы хотел немецкий автор, но и в
простое правило общежития. Это — разъединяющее, а не связующее начало в
своем первобытном виде, и получает свойство живой и благодетельной силы
только после тщательной обработки. Кто не согласится, что чувство эгоизма, управляющее всем живым миром на земле, есть так же точно источник всех
ужасов, на ней происходивших, как и источник всего добра, которое она видела!
Значит, если нельзя отделаться от этого чувства, если необходимо считаться с ним
на всех пунктах вселенной, в политической, гражданской и частной жизни
человека, то уже сама собой является обязанность осмыслить его и дать ему
нравственное содержание. Точно то же было сделано для других таких же
248
всесветных двигателей — любви, например, полового влечения, честолюбия,— и
нет причины думать, что эгоизм менее способен преобразоваться в моральный
принцип, чем равносильные ему другие природные побуждения, уже в него
возведенные. А моральным принципом эгоизм сделается только тогда, когда
каждая отдельная личность будет в состоянии присоединить к своим частным
интересам и нуждам еще интересы посторонних, своей страны, целой
цивилизации, смотреть на них как на одно и то же дело, посвящать им те самые
заботы, которые вызываются у нее потребностью самосохранения, самозащиты и
проч. Такое обобщение эгоизма и есть именно преобразование его в моральный
принцип. Вот уже и теперь есть примеры в некоторых государствах таких
передовых личностей, которые принимают оскорбление, нанесенное одному
человеку на другом конце света, за личную обиду и обнаруживают настойчивость
в преследовании незнакомого преступника, как будто дело идет о восстановлении
собственной чести. И заметить надо, что при этом любовь, сочувствие, уважение
и вообще сердечные настроения не играют никакой роли — покровительство
распространяется, в одинаковой мере, и на людей, часто презираемых от всей
души защитниками их,— на таких, которых последние никогда не допустят в свое
общество, да, случается, не признают пользы и самого существования их на
Что это такое, как не эгоизм, превосходно воспитанный и достигший уже до
чувствительности строгого нравственного начала. Но таких передовых личностей
еще очень мало, и они остаются покамест исключениями. Французы обозначают
словом солидарность эту способность сберегать самого себя в других и пытаются
сделать из него научный термин, вводя понятие, которое оно выражает, в
политическую экономию, как необходимый ее отдел. А что такое солидарность, как не тот же эгоизм, отшлифованный и освобожденный от всех частиц грубого
материала, входившего в его состав. Говорят, что все старые и новые философы и
проповедники тоже учили искони думать о ближнем более, чем о самом себе. Это
правда, но они не столько учили, сколько приказывали верить своим словам, требуя жертв и не обещая никаких вознаграждений за послушание, кроме похвал
совести — и успех этих приказаний был таков, как известно, что эгоизм живет и
доселе повсеместно в самом сыром и нетронутом виде. О нас уже и говорить
нечего. Несмотря на многовековые приказы быть чувствительными к страданиям
ближнего, найдется ли у нас пяток человек, которые возмутились бы ударами, падающими не на их собственную кожу? Единственную крепкую и надежную
узду на эгоизм выковывает человек сам на себя, как только доходит до высшего
понимания своих интересов. Немецкий автор напрасно соболезнует о жертвах, какие требуются теперь от каждой отдельной личности государством и
обществом, и напрасно старается защитить эту личность, проповедуя
всеотрицающий эгоизм: настоящий эгоизм будет всегда приносить добровольно
огромные жертвы тем силам, которые способствуют облагороживанию его
природы, а это именно и составляет задачу всякой цивилизации. Государство и
общество никакой другой цели, в сущности, и не имеют, кроме цели
способствовать превращению животного эгоизма личности в чуткий,
восприимчивый духовный инструмент, который сотрясается и приходит в
249
движение при всяком веянии насилия и безобразия, откуда бы они ни
приходили...»
Этот беглый, поверхностный очерк размышлений Белинского по поводу
книги Стирнера показывает, что последняя моральная его проповедь уже
основывалась на действии тех врожденных психических сил человека, которые
впоследствии были подробно исследованы и получили название
альтруистических. Белинский предупредил несколькими годами анализ
психологов, но, конечно, не мог дать его в надлежащей чистоте и определенности, что, вероятно, помешало и изложению его взглядов в печати, где от них не