Литературные воспоминания

Анненков Павел Васильевич

годится, фальшив и ложен от А до Z, что я серьезно думаю, не бросить ли его в

огонь? Не смейтесь, пожалуйста, а приходите-ка ко мне часа в три — и я вам

покажу ее написанные замечания, а также передам ее доводы. Она, без всякого

преувеличения, поселила во мне отвращение к моему продукту — и я, без всяких

шуток, только из уважения к вам и веря в ваш вкус, не тот же час уничтожил мою

работу. Приходите-ка, мы потолкуем — и, может быть, и вы убедитесь в

справедливости ее слов.

Лучше теперь уничтожить, чем вспоследствии бранить

себя. Я все это пишу не без досады, но безо всякой желчи, ей-богу. жду вас и буду

держать огонь в камине. До свидания. Весь ваш И. Т.» [395].

Огонь в камине оказался не нужен. Через полчаса размышления сообща, автор убедился сам, что непривычка к политическим мотивам в художническом

деле была одна из причин недовольства его критика,— точно так же, как

заявленная критиком невозможность допустить увлечения болгарской идеей на

Руси и особенно в женском сердце породила все те упреки в несообразностях, резкостях и преувеличениях, какие пришлось выслушать от него автору с глазу на

глаз. Графиня Ламберт была женщина чрезвычайно умная и чуткая к красоте

поэзии, но, как большинство развитых русских женщин, не любила, чтобы

искусство искало помощи и содействия политики, философии, чего-либо

постороннего, хотя бы даже науки вообще. «Накануне» было, таким образом, спасено и явилось в свое время и на назначенном ему месте. В течение недолгого

нашего разговора с автором мне все казалось, что уничтожения романа не желал и

он сам, что он обратился к постороннему человеку с целию иметь третье, не

заинтересованное в деле лицо, на которое можно бы было при случае сослаться.

С появлением «Накануне» начались для Тургенева серьезные неприятности

и прежде всего формальный разрыв с издателями Современника». Полемика, возникшая позднее по поводу разрыва, преувеличила его размеры в такой

степени, какой он сначала вовсе не имел. Несомненно, что Некрасов желал иметь

повесть в своем журнале по многим причинам и прежде всего по ее либеральному

содержанию, а затем и потому, что вторичное появление Тургенева в

«Современнике» и на таком близком расстоянии (1859—1860 г.) укрепило бы в

публике мнение о его намерении принадлежать этому изданию преимущественно

перед другими. Уговоры и обольщения, пущенные в ход Некрасовым для этой

цели, не имели влияния — Тургенев оставался непреклонен. Однажды утром

Некрасов явился к автору с денежными предложениями; Тургенев и в этот раз

отринул предложение, прибавив, что повесть уже обещана другому и он сам не

имел более на нее никаких прав [396]. Через несколько дней он присоединил к

отказу новое огорчение, потребовав в конторе «Современника» полного

расчета

за все старое время. Надо заметить, что с года основания журнала (с 1847 года), и

даже прежде, существовали между ними счеты дружеского характера, которые

потом возросли и запутались до того, что Тургенев уже и не знал, под бременем

какого долга он состоит у Некрасова или у журнала. В течение 12—13 лет он брал

304

у них деньги, выплачивая то своими сочинениями, то наличными суммами и не

справляясь о равновесии уплат с займами. Можно думать, что это неведение

коммерческой стороны дела под конец ему надоело. Другая сторона не

торопилась исполнить его просьбу, может быть, и потому, что понимала выгоду, какую имеет всякий кредитор держать в некоторого рода зависимости своего

должника. Но это уже был не старый Тургенев, которого все знали и который

легко мог поддаться на всякую ловушку, а другой, гораздо более настойчивый и

твердый. Так как он, видимо, не хотел более возвратиться к домашнему, безотчетному ведению своего литературного бюджета, то счет был представлен.

Безропотное, покорное очищение его сделалось именно сигналом полного

разрыва между старыми друзьями — Тургеневым и Некрасовым.

Справедливость наших слов о том, что не разность мнений была первой

причиной разрыва с «Современником», а отказ Тургенева отдать в журнал новую

свою повесть и прекратить вообще свои вклады в него, подтверждается и словами

самого Тургенева. Я получил от него из села Спасского от 23 октября 1859 года

письмо, из которого предлагаю здесь следующие выдержки:

«Теперь несколько объяснений:

1) Конченная повесть (название ей по секрету «Накануне») будет помещена

в «Русском вестнике» и нигде иначе. Это несомненно — und damit Punctum (и на

этом точка (нем.).

2) «Библиотека для чтения» знает, что у меня повести готовой нет, но что я

постараюсь и надеюсь написать хоть небольшую вещь для нее.

3) Во время проезда через Петербург Некрасов явился ко мне и, сказав, что

знает, что моя повесть будет в «Русском вестнике», просил хоть чего-нибудь и

позволения напечатать, что я им дам что-нибудь — новое какое-нибудь

произведение. К этому он прибавил местоимение: свое, и вышло, что я им даю

свое новое произведение. Но кроме этих трех слов они от меня ничего не получат.

Кажется, довольно объяснений. Перехожу к другому. Рад я очень

утверждению литературного фонда и очень бы желал быть в Петербурге к 8

ноября, но у меня та же самая болезнь, как в прошлом году; я нем, как рыба, и

кашляю, как овца. В прошлом году эта штука продолжалась 6 недель, а здесь и