Литературные воспоминания

Анненков Павел Васильевич

не приходится порядочному человеку [401].

Пристройте, то есть помогите пристроить через Егора Ковалевского

(которому кланяюсь дружески) Марковича (мужа г-жи Марко Вовчок).

Жена его здесь, не совсем здорова и грустит. Но это пройдет, и она

оправится. А главное, она без гроша. Хотя муж ей посылать не будет, но если у

него будет порядочное жалованье, так он по крайней мере не будет ее грабить

Макаров еще здесь, но скоро возвращается.

Бедный, благородный

Николай Толстой скончался в Hyeres'e. Его сестра там

зимует, и Лев Николаевич еще там.

Ну, прощайте. Целую вас в уста сахарные и жду ответа. Кланяйтесь всем

приятелям... Что делает бедный (Я. П.) Полонский. (У Полонского скончалась в

это время первая его жена.) Преданный вам И. Т.».

* * *

Характеристика Рудина была предшественницей характеристики Базарова, которую сделал другой рецензент в разборе «Отцов и детей», тоже напечатанном

в «Современнике» [402].

Полунасмешливая, полувызывающая записочка Тургенева к И. И. Панаеву

была следующего содержания:

«1 (13) октября I860.

Любезный Иван Иванович. Хотя, сколько я помню, вы уже перестали

объявлять в «Современнике» о своих сотрудниках и хотя, по вашим отзывам обо

мне, я должен предполагать что я вам более не нужен, однако, для верности, прошу тебя не помещать моего имени в числе ваших сотрудников, тем более что у

307

меня ничего готового нет и что большая вещь. за которую я только что принялся

теперь и которую не окончу раньше будущего мая, уже назначена в «Русский

вестник».

Я, как ты знаешь, поселился в Париже на зиму. Надеюсь, что ты здоров и

весел, и жму тебе руку. Преданный тебе Ив. Тургенев. Париж, Rue de Rivoli, 210»

[403].

Письмо осталось в моих бумагах. Я не отослал его по адресу из одного

соображения; при разгоравшейся ссоре не следовало подкладывать еще дров и

раздувать пламя. Но я ошибся. Редакция «Современника» решилась довести дело

до конца. В объявлении о подписке и в особой статье она сообщала подписчикам

своим, что принуждена была отказаться от участия и содействия автора «Записок

охотника» по разности взглядов и убеждений и уволить его от сотрудничества в

журнале [404]. Удар был верно рассчитан. Он возмутил Тургенева, имевшего все

доказательства противного, возмутил более, чем все выходки «Свистка», образовавшегося при журнале, более чем всякие другие уколы, рассеянные на

страницах журнала, как, например, тот, где говорилось о модном писателе, следующем в хвосте странствующей певицы и устраивающем ей овации на

подмостках

провинциальных театров за границей. Тургенев решился публично

опровергнуть такое известие, и вот что говорит он в своей статейке по поводу

«Отцов и детей» (1868—1869) (см. посмертное издание 1883 года, стр. 118):

«Друзья мои, не оправдывайтесь никогда, какую бы ни взводили на вас клевету; не старайтесь разъяснить недоразумения, не желайте — ни сами сказать, ни

услышать последнее слово. Делайте свое дело, а то все перемелется... Пусть

следующий пример послужит вам в назидание; в течение моей литературной

карьеры я только однажды попробовал «восстановить факты». А именно: когда

редакция «Современника» стала в объявлениях своих уверять подписчиков, что

она отказала мне по негодности моих убеждений (между тем как отказал ей я, несмотря на ее просьбы — на что у меня существуют письменные

доказательства), я не выдержал характера, я заявил публично, в чем было дело, и, конечно, потерпел полное фиаско. Молодежь еще более вознегодовала на меня...

«Как смел я поднимать руку на ее идола! Что за нужда, что я был прав? Я должен

был молчать». Этот урок пошел мне впрок...» [405]

Но если Тургенев каялся в своем вмешательстве в дело, касавшееся до него

лично, то еще в сильнейшей степени раскаивался и Некрасов в том, что начал его

так смело и решительно. Правда, что, благодаря необыкновенной даровитости

своих главных журнальных сотрудников и приобретенной ими чрезвычайной

популярности, он торжествовал долгое время победу на всех пунктах. Но все это

не мешало Некрасову сознавать грехи своей полемики. Когда составитель краткой

биографии Тургенева, приложенной к I тому посмертного издания его сочинений

1883 года, указал Некрасову еще в 1877 году, незадолго до его смерти, некоторые

черты этой полемики, то получил от него в извинение замечание, будто он тут без

вины виноват и, находясь на охоте, не думал вовсе о статьях «Современника». Не

знаем, насколько подобное оправдание может быть принято от редактора

влиятельного журнала, знаем только, что обращение к подписчикам состоялось с

308

его согласия и под его влиянием. Гораздо откровеннее был Некрасов со мной

лично, когда однажды, возвращаясь поздно ночью от кого-то, он мне неожиданно

сказал: «Я вас уважаю особенно за то, что вы не сердитесь, как другие, за выходки

«Свистка» против наших литераторов. Могу вас уверить, что я серьезно думаю

положить им конец». Но «Свисток» процветал и после того еще пуще, кажется, чем прежде. Несколько дней спустя после замечания Некрасова он сам приехал