Литературные воспоминания
Шрифт:
возмущением Сицилии; да император французов не желал и слышать о
поколебании римского владычества папы. Италия доделывала то, что Наполеон
оставил полуконченным и притом доделывала на свой страх, не справляясь с
видами и намерениями своего покровителя. Некстати медлительный и некстати
решительный, Наполеон думал только о том, чтобы пожать новые лавры перед
публикой в своем отечестве. Войска, участвовавшие в итальянской кампании, стягивались в Париж, где император готовил им колоссальный смотр — une revue monstre,
этого триумфа именно Тургенев и бежал сперва в Виши, а потом в Куртавнель. От
природы Тургенев был ненавистником всего деланного, официально
праздничного, декоративного — без теплоты и сердечного участия. Письма его от
этой эпохи наполнены восторженными восклицаниями: evviva Italia, evviva Garibaldi [386], которые он считал еще революционными возгласами, как
оказывается, да еще насмешками и ироническим отношением к французам и к их
национальному безмерному самолюбию, к их самообожанию. Кстати заметить, что он был далек в это время от поклонения гению Франции и, напротив, не
признавал за ним и тех заслуг, какие оказали европейской цивилизации лучшие ее
умы. 22 (10) июня 1859 получено было от него из Виши письмо, в котором
заключались, между прочим, и следующие строки:
300
«Соллогуба дернуло перевести «Дворянское гнездо» для «Revue
Contemporaine» — гнусный журнальчик, — но я отклонил такую великую честь.
Все французское для меня воняет, и уж, коли выбирать, лучше возиться с
французскими epicicrs (лавочниками (франц.), чем с французскими beaux esprits (остроумцами (франц.). Я живу в Виши и скромном отеле, где вижу за table d'hot'oм несколько французских epicicrs; особенно один из них пленителен. Он
убежден, что русские мужики продают своих детей—«pour Ie serail du Grand Kan des Tartares, monsieur!» (в сераль великого хана Тартарии, государь мой!) — и
прибавляет: «Ah, monsieur! quelle sale chose que la religion de Mahomet [387]». Я, разумеется, его не разуверяю. Здешние мужички сильно ругаются и употребляют
необыкновенно замысловатые выражения. Недавно одна из них при мне говорила
своему двухлетнему сыну: Satane bougre d'anisette). Удивительно; сцепление идей.
А что скажете, П. В.? Можно кричать: Evviva 1'Italia! Evviva Garibaldi!— черт
возьми— Evviva Napoleone (Да здравствует Наполеон (итал.). Напишите мне
непременно и немедленно в Париж poste restante; в Виши вам писать нечего—
остаюсь здесь 25 дней, а письмо мое доползет до вас, в Simbirsk, не раньше
месяца».
Анекдоты о пленительном epicier и о ругающейся матроне могли быть и
вымышлены, но они показывают, как тогда смотрел Тургенев на французскую
культуру и как относился к стране, которую так любил впоследствии.
Замечательно, что относительно результатов французско-германской войны
Тургенев спустя 10 лет обнаруживал то же нерасположение к французам,
тогда, что ясно видно из тогдашних его писем о событии в «С.-Петербургские
ведомости» [388]. С приятелями и втихомолку он говорил просто: французы
возмущены невежливостью немцев, решившихся вырвать победу из рук
непобедимой нации и публично осрамить ее тем перед светом.
Юмористическое настроение, привитое Тургеневу плагиатами Наполеона
III из императорского Рима, длилось более месяца. Так, в письме своем от 1 (13) августа 1859, носившем штемпель «Rosoy en Brie», что доказывало переезд автора
его из Виши в Куртавнель — дачу г-жи Виардо, заключаются целые фразы на
латинском диалекте, как бы единственно пригодные для выражения его мыслей в
годину такого величественного военного праздника! Я оставил в этом письме
похвальные отзывы Тургенева о моей корреспонденции, выпущенные во всех
других, потому что шутливый тон письма много ослабляет их пафос, а во-вторых, и потому, что пристрастие и слабость ко мне составляли у него род
физиологического признака, во всяком случае довольно любопытного. Прозвище
«ненавистник либерализма» я получил от Тургенева за сочувственное мнение о
некоторых обличительных страницах известного германиста и этнографа Риля, направленных против гуманного либерализма немцев в его известной книге.
Описание самой комнаты, где жил наш автор, на даче г-жи Виардо, составляет
биографическую подробность» не лишенную своего рода занимательности. Вот
это письмо целиком:
«Куртавнель, 1 (13) августа 1859.
301
Ай да умница П. В.! Какие большие и милые письма пишет! Нельзя не
погладить по головке и не сказать спасибо! С истинным наслаждением прочел я
ваши поучительные и занимательные странички, прочел не в Париже, а здесь, в
деревне г-на Виардо, где я нахожусь теперь и где останусь еще месяц, до отъезда
в Россию. Ибо я —хотя это вам покажется невероятным—к 14(26) числу
сентября, то есть к Никитину дню, то есть к храмовому празднику в моей деревне, то есть к прилету вальдшнепов, буду, если останусь в живых, в Спасском, и это
так верно, что я вас прошу отвечать на это письмо числа 21 не инако, как: Орловской губер. в г. Мценск. Дела мои идут порядочно, то есть болезнь меня не
мучит (много помогли воды в Виши) и работа подвигается, надеюсь к половине
ноября привезти в Москву из деревни (где я буду сидеть взаперти до того
времени) роман, который объемом будет больше «Дворянского гнезда».
Каков он будет в исполнении—это ведают одни боги. Я должен вам сказать, что я так постоянно занят своим произведением—даже тогда, когда ничего не
делаю, —что мне почти нечего сообщать приятелю; я ничего не знаю и не ведаю, в строгом значении этого слова. Знаю, что завтра происходит в Париже великое