Литературоведческий журнал №40 / 2017
Шрифт:
Остается подчеркнуть и без того очевидное: формирование одного из основных вопросов русской общественной мысли нового времени – вопроса об отношении России и Европы – происходит на фоне, по сути дела, непрекращающейся жизненной практики путешествия русских дворян на Запад и соответствующего расцвета литературы путешествий.
Характерно в этом смысле путешествие по Европе братьев Демидовых (Александра, Павла и Петра Григорьевичей) в 1751–1761 гг. «Свежеиспеченные дворяне» (сначала личное в 1720 г., а в 1726 г. наследственное дворянство получил их дед – знаменитый уральский заводчик, сын кузнеца Акинфий Демидов) прошли все этапы (разумеется, с учетом фамильной «горнопромышленной» традиции) типичного для представителей знатнейших русских фамилий послепетровского времени «образовательного» путешествия. Сначала в Ревеле они изучали немецкий и латинский языки, продолжили образование в Геттингене, затем во Фрейбургской Горной академии постигали «наследственные» специальности (минералогию, физику, химию, металлургию и т.д.). После «горной практики» на рудниках и заводах Чехии и Саксонии братья проследовали в Швейцарию, где прожили в Женеве около девяти месяцев (упорно обучаясь французскому языку), а оттуда отправились путешествовать сначала по Италии, включая Венецию, затем по Франции, включая двухмесячную жизнь в Париже, где помимо всего прочего (в прочее во все время путешествия входили занятия танцами, музыкой, верховой ездой, фехтованием и другими «светскими» науками) совершенствовали свой французский язык. Из Парижа через Голландию братья попали в Англию и Шотландию. Здесь они провели больше полутора лет, после чего в течение четырех месяцев следовали по маршруту: Северная
Все это время они регулярно отправляли родителям письма, в которых сообщали о здоровье, поездках, встречах, впечатлениях от увиденных «примечательных» мест и т.д., а с 1756 г. – подневные записки («Журналы»), «своего рода коллективный дневник» (Г.А. Победимова) 78 . Одной из причин, по которой Г.А. Демидов «повелел» детям в дополнение к письмам отправлять на родину «Журналы», была, по мнению Г.А. Победимовой, его озабоченность состоянием родного языка у сыновей, особенно у младшего Петра (тот был отправлен в Ревель в десятилетнем возрасте). Разговорным русским языком братья пользовались в своем кругу, а вот с письменным стали возникать проблемы. Отец пенял сыну на «стиль», а тот в ответ обещал «почаще повторять в русском как писать и читать» и просил выслать ему новые «пописи» (прописи), так как старые обветшали 79 .
78
Победимова Г.А. «К великой пользе России…» (Образовательные путешествия молодых дворян Демидовых по Европе в 1751–1761 гг.) // Путешествие братьев Демидовых по Европе. Письма и подневные Журналы 1750–1761 гг. – М., 2006. – С. 11–12.
79
Эта проблема волновала не только старших Демидовых, но и других родителей молодых русских путешественников, отправившихся образовываться в Европу. Вот что писал Н.П. Барышников в связи с учебой в Лейпциге (вместе с А.Н. Радищевым, А.М. Кутузовым, П.И. Челищевым и др.) В.Н. Зиновьева: «Без ошибки можно предположить, что на русский язык весьма мало или вовсе не обращалось внимания и русские воспитанники рисковали совершенно позабыть русскую речь. Письма родителей молодого Зиновьева, адресованные к нему <…> в Лейпциг, представляют тому неопровержимые доказательства. И Николай Иванович и Авдотья Наумовна в каждом письме приказывают сыну писать к ним русские письма…» (См.: Русская старина. 1878, декабрь. С. 627).
Обращает на себя внимание стилистическая эволюция писем братьев Демидовых. Поначалу они изобилуют церковнославянскими книжными оборотами, словно списанными с тогдашних «Письмовников», но постепенно живой, разговорный язык проникает в них все больше, также, впрочем, как германизмы и галлицизмы. Язык, как и вера, от которой братья и не думали отступать, вовремя поздравляя родителей с православными праздниками, рассказывая о том, как они молились, «читали проповеди» (правда, чаще всего «про себя»), о христианских святынях и т.п., безусловно, способствовали сохранению их национальной самоидентификации в иноязычном и иноверном окружении на протяжении десятилетних странствий по Европе. К тому же подневные, вплоть до часов, записи должны были приучить детей к систематическому труду 80 .
80
В 1771–1773 гг. по Западной Европе путешествовал дядя братьев Демидовых Н.А. Демидов. Характеристику его путевого Журнала см.: Блудилина Н.Д. Западное учение и русские ученики. – С. 218–219; Блудилина Н.Д. Запад в русской литературе XVIII века. – С. 221–222.
На смену средневековому типу паломника по Святым местам приходит получивший широкое отражение в русской литературе (в первую очередь, в литературе путешествий) тип дворянина, путешествующего по европейским культурным центрам. Разумеется, этот тип менялся во времени и по своему «внутреннему содержанию». Верхнюю и нижнюю границы изменений можно обозначить с помощью двух известных примеров. «Я могу сказать, – признавался не без самодовольства граф А.Р. Воронцов в “Записках” (1758), – что <…> отъезд во Францию имел большое влияние на склад моего ума, так как способствовал моему умственному развитию» 81 . Нельзя тут не вспомнить и сатирическую «ведомость» из новиковского «Трутня» (1769) о «молодом российском поросенке, который ездил по чужим землям для просвещения своего разума и который, объездив с пользою, возвратился уже совершенною свиньею» 82 . Едва ли последняя инвектива не отталкивалась от знаменитого пассажа о путешествиях из «Эмиля» Ж.-Ж. Руссо: «Путешествия содействуют развитию наших природных наклонностей и приводят к тому, что человек окончательно становится на путь добра или на путь зла…» и т.д. 83
81
«Записки» графа А.Р. Воронцова (1758) // Путешествия русских людей за границу в XVIII веке. – СПб., 1878. – С. 66. Ср. со словами безымянного немца, приведенными Н.М. Карамзиным в «Письмах русского путешественника» (письмо из «Курляндской корчмы» от 1 июня 1789 г.): «Кто хочет узнать свет, – говорил он, – тому надобно ехать в Роттердам. Там-то живут славно, и все гуляют на шлюпках! Нигде не увидишь того, что там увидишь. Поверьте мне, государь мой, в Роттердаме я сделался человеком!» Характерна реакция карамзинского героя на эти слова: «Хорош гусь!» – думал я…». С той поры немец так и стал для ироничного русского путешественника «немцем, который в Роттердаме стал человеком» (Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. – Л., 1984. – С. 12, 13). Как тут не вспомнить привязанность к Голландии и особенно к Роттердаму Петра I. Не случайно в наше время в городе установили ему памятник (скульптор Л. Баранов).
82
Цит. по: Русская сатирическая проза XVIII века. – Л., 1986. – С. 78.
83
См.: Руссо Ж.-Ж. Избранные соч.: В 3 т. Т. 1. – М., 1967. – С. 678.
Этот процесс прямо обусловливался и широким встречным влиянием европейской цивилизации на национальные основы культурно-бытовой жизни России (иностранные учителя и гувернеры и т.п.), осуществлявшимся, начиная с петровского времени, под постоянным государственным контролем (преимущественно в сфере идеологии) и известными акциями в бытовой области: взять хотя бы не прекратившуюся и в XIX в. борьбу против русской национальной одежды, насильственное брадобритие и т.д. 84
84
См., напр., об этом: Гуминский В.М. Портреты и литераторы // Панорама искусств-77. – М., 1978. – С. 305–306.
В екатерининское время культурный (литературный) диалог между Россией и Францией, «ставшей символом всей Европы» (Е.П. Гречаная), развивается до такой степени, что «Послание к Нинон Лакло» (1774), сочиненное на французском языке графом А.П. Шуваловым, приписывается «всем Парижем» Вольтеру и тот вынужден, отрицая свое авторство, его опубликовать во второй раз, назвав имя русского поэта («le Comte de Shwalo») 85 . Труды князя А.М. Белосельского (с 1779 г. Белосельский-Белозерский), например, его эссе об итальянской музыке, рецензируются в ведущих парижских журналах («Journal encyclop'edique», 1778) и т.п. Русские аристократы 86 становятся
85
См.: Шувалов А.П. Послание к Нинон Ланкло // Россия и Запад: Горизонты взаимопознания. Литературные источники последней трети XVIII века. – М., 2008. – С. 573–590; Заборов П.Р. Шувалов Андрей Петрович // Словарь русских писателей XVIII века. Вып. 3 (Р–Я). – СПб., 2010. – С. 426–428. Ср.: Гречаная Е.П. Когда Россия говорила по-французски: русская литература на французском языке (XVIII – первая половина XIX в). – М., 2010. – С. 82–101.
86
Стремясь сблизиться с французскими литераторами, русские титулованные «парижане» не проявляли особого рвения, чтобы войти во французское высшее общество, предпочитая общение в кругу соотечественников. См. об этом: Lilti A. Le monde des salons. Sociabilit'e et mondanit'e `aParis au XVIIIe si`ecle. – Paris, 2005. – P. 145, 446 (note 97). Ср.: Гречаная Е.П. Когда Россия говорила по-французски… – С. 83. На это же обратил внимание и Д.И. Фонвизин, писавший родным из Парижа 11/22 марта 1778 г.: «Русских здесь множество и все живут как одна семья» (439).
Подобные поездки русских аристократов в Западную Европу 87 оставили след и в литературе путешествий, но преимущественно на французском языке. Так, барон (с 1760 г. граф) А.С. Строганов (потомок знаменитых солепромышленников, основателей железоделательных и медеплавильных заводов на Урале, «именитых людей» Строгановых) в 1752 г. с разрешения отца отправился за границу завершать образование в Женевском университете (среди его домашних учителей в России были в основном преподаватели Сухопутного шляхетского корпуса), где в течение двух лет слушал лекции, познакомился с Вольтером, а в 1753 г. написал «Lettre `a un Ami sur les Voyages» («Письмо другу о путешествиях») и «Lettre `a un Ami sur la mani`ere de voyager utilement» («Письмо другу о способе путешествовать с пользой»), оставшиеся неопубликованными 88 . В 1754 г. он отправился в Италию, потом во Францию, заезжал еще раз в Женеву, в 1856 г. – он в Париже, а в 1857 г. вернулся в Россию. Все это время он вел путевой дневник по-французски (не опубликован) и одновременно отправлял письма отцу С.Г. Строганову на русском 89 . Исследователи (Е.П. Гречаная и др.) отмечают содержательную близость писем и дневника. В письмах (из Данцига, Берлина, Женевы и т.д.) А.С. Строганов, как и полагается по законам жанра, последовательно излагал хронику учебных занятий, сообщал о покупке живописных полотен и произведений прикладного искусства, различных «курьозностей» (именно тогда закладывалась первоначальная основа его знаменитых коллекций), рассказывал о разнообразных достопримечательностях, редкостях и т.д. В том числе о греческой рукописи («антиквитете», «манускрипте») – «Путешествии Иеремии, патриарха Константинопольского, в Москву» (в письме из Турина от 21 сентября 1754 г.). Тут необходим комментарий 90 .
87
О русских путешествиях во Францию этой эпохи см.: Berelovitch W. La France dans le «grand tour» des nobles russes au cours de la seconde moiti'e du XVIIIe si`ecle // Cahiers du monde russe et sovi'etique. 1993. T. 34. № 1–2. P. 195–209. В другой своей работе В. Берелович (Berelovitch W. Les r'ecits des voyageurs russes en France dans la seconde moiti'e du XVIIIe si`ecle. Р. 11) ошибочно указывает, что «путевой дневник» братьев Демидовых велся «на русском, французском и немецком языках», тогда как письма и подневные Журналы братьев писались по-русски и только изредка, рассказывая, например, о купленных книгах, они приводили их названия на языке оригинала (см. об этом в нашей статье выше).
88
См.: РГАДА. Ф. 1278. Оп. 4. № 76. Л. 51–58; Ср.: Кузнецов С.О., Сомов В.А. Строганов (Строгонов) Александр Сергеевич // Словарь русских писателей XVIII века. Вып. 3 (Р–Я). С. 173. Название трактата 20-летнего А.С. Строга-нова дословно совпадает с характеристикой, данной Ф.Д. Бехтеевым его образовательному путешествию в письме С.Г. Строганову из Парижа от 12/23 сентября 1756 г., хотя, конечно, и тот и другой использовали традиционную словесную формулу, отличавшую «образовательные» и т.п. путешествия от «развлекательных»: «Я желал бы, чтоб все наши россияне в чужих краях с такою же пользою ездили, как сын Вашего Превосходительства» (из семейной хроники рода Строгановых. Письма спутников А.С. Строганова // Российский архив. История Отечества в свидетельствах и документах XVIII–XX вв. Вып. XIV. – М., 2005. – С. 65).
89
См.: Из семейной хроники рода Строгановых. Письма барона А.С. Строганова отцу из-за границы. 1752–1756 гг. // Российский архив. – С. 9–70.
90
Публикатор писем А.С. Строганова в «Российском архиве» К.А. Писаренко оставил это место в письме из Турина без комментариев.
Иеримия II (Транос) – один из участников учреждения Патриаршества на Руси, Константинопольский патриарх (1572–1579, 1580–1584, 1587–1595) совершил в 1588–1589 гг. поездку на Русь. В числе источников о визите Иеремии II (официальные греческие грамоты, русские записи в Греческой посольской книге, статья «О пришествии на Москву <…> Иеремии, патриарха Царяграда» и др.) греческая рукопись из собрания библиотеки тогдашней столицы Сардинского королевства не упоминается 91 .
91
См.: Новиков Н.Е. Иеремия II // Православная энциклопедия. Т. XXI (Ив–Ик). – М., 2009. – С. 296.
Во время второго пребывания за границей в 1771–1779 гг. русский путешественник стал весьма популярной фигурой в парижских литературных (встречается с Д. Дидро и др.) и аристократических салонах, принимался при королевском дворе в Версале и т.д. Отметим, что Д.И. Фонвизин был знаком с А.П. Шуваловым и А.С. Строгановым: оба присутствовали на авторском чтении «Бригадира» у П.И. Панина в 1769 г. В «Чистосердечном признании в делах моих и помышлениях» Фонвизин писал о А.С. Строганове, что тот «всю жизнь свою посвятил единой добродетели» и, вероятно, неоднократно общался с ним в Париже (например, 21 февраля / 4 марта 1778 г.) 92 .
92
См.: Фонвизин Д.И. Собр. соч.: В 2 т. Т. 2. – М. – Л., 1959. – С. 100, 438.
В 1788 г. граф А.С. Строганов, действительный член Российской академии наук, бывший президент Академии художеств (с 1768 г. ее почетный член) и т.п., составил «для сына своего графа Павла Александровича, Собрание рисунков, планов и карт областей, городов и других достойных любопытства предметов в Отечестве, под заглавием Путешествующий по России живописец, Voyage pittoresque de la Russie» (опубликовано: СПб., 1841).
Конец ознакомительного фрагмента.