Литературоведческий журнал №40 / 2017
Шрифт:
Эта мысль представляется доминирующей, основной в системе общественно-политических взглядов Карамзина и поэтому его можно по праву считать чрезвычайно последовательным легитимистом. Понятно, что легитимизм русского писателя формировался под непосредственным влиянием сочинений Монтескье, Руссо и отчасти Гоббса. Отнюдь не случайно имена этих писателей и философов часто упоминаются в «Письмах русского путешественника», особенно Руссо. По этой причине с чисто теоретической точки зрения Карамзина едва ли можно считать самостоятельным мыслителем и уж тем более – оригинальным философом. Вполне закономерно, что он совершенно искренне признался Иммануилу Канту в присутствии всех своих читателей в том, что сам он безнадежно увяз в топях философских умозаключений, чрезвычайно польстив этим великому кенигсбергскому мудрецу и даже, по-видимому, несколько смутив его.
Пушкин также в целом был легитимистом. На основании данного обстоятельства возникает сильный соблазн увидеть в этом непосредственную связь, проявление прямой наследственности
Как почти все новообращенные адепты, Карамзин естественным образом был склонен преувеличивать достоинства философии Просвещения в целом и, в частности – истинность аксиом легитимизма, особенно в первые годы своей сознательной жизни. Так, в нежном возрасте 20 с небольшим лет он без колебаний идеализировал современность, полагая, что она практически во всем уже превзошла прошлое, тем самым как бы преодолев его, а то и вовсе – отрицая его. Поэтому он был убежден, что Клопшток по поэтическому мастерству выше Гомера и что Платон в сравнении с Кантом – всего лишь «младенец».
К чести для Карамзина, с годами он избавился от подобного юношеского фундаментального радикализма. Его высказывания стали гораздо более взвешенными и осторожными. Он научился и к самому себе относиться с изрядной долей иронии, стараясь проверять все истины, добываемые разумом, доводами не только здравого смысла, но и житейского опыта. Он так и остался легитимистом, но с годами легитимизм в его интерпретации приобрел черты прагматической основательности, безочарованности и даже скептического плюрализма. И по всей видимости, именно эта комбинация и сыграла свою, пусть и сильно опосредованную роль в процессе формирования трезвого, исключительно посюстороннего, рационалистического мировосприятия А.С. Пушкина.
Карамзина, нисколько не сомневаясь, до сих пор относят к лагерю консерваторов, хотя и уточняют, что он был представителем «просвещенного консерватизма, очень далекого от реакционного антизападнического обскурантизма таких людей, как Аракчеев, Магницкий и Рунич, влияние которых на образовательную политику правительства становилось все более и более разрушительным в последние годы жизни Карамзина. Его националистические чувства не имеют ничего общего с шовинистической ксенофобией такого одиозного издания, как «Русский вестник» С.Н. Глинки. «Смиренная лояльность» Карамзина была чужда раболепию, а его смелая и даже резкая критика царя в «Записке о древней и новой России» помешала публикации этого документа на многие годы. …Карамзин был настолько не ортодоксален, что один чересчур ревностно исполнявший свои обязанности информатор доносил в соответствующие инстанции, что Карамзин – человек, произведения которого наполнены «якобинским ядом» и должны быть сожжены» 28 .
28
Валицкий А. История русской мысли… – С. 70.
«Записка» – поразительный документ. Если бы в нем не имелось конкретных исторических имен, отдельных архаичных слов и вышедших из употребления оборотов речи, вполне можно было бы подумать, что «Записка» составлена буквально на днях: «Александра I называют даже скупым; но сколько изобретено новых мест, сколько чиновников ненужных!.. дают взаймы и без отдачи и кому? – богатейшим людям! Обманывают государя проектами, заведениями на бумаге, чтобы грабить казну… Непрестанно на государственное иждивение ездят инспекторы, сенаторы, чиновники, не делая ни малейшей пользы своими объездами… покупают двойною ценою из сумм государственных, будто бы для общей, а в самом деле для частной выгоды, и прочее. Одним словом, от начала России не бывало государя, столь умеренного в собственных расходах, как Александр, – и царствования, столь расточительного, как его!
Мало остановить некоторые казенные строения и работы, мало сберечь тем 20 миллионов, – не надобно тешить бесстыдного корыстолюбия многих знатных людей, надобно бояться всяких новых штатов, уменьшить число тунеядцев на жалованье, отказывать невеждам, требующим денег для мнимого успеха наук, и, где можно, ограничить роскошь самых частных людей, которая в нынешнем состоянии Европы и России вреднее прежнего для государства» 29 .
Вполне злободневны и замечания, высказанные Карамзиным в адрес типичных российских губернаторов: «Если прибавим к сему частные ошибки министров в мерах государственного блага… имевшие столь много вредных следствий… равнодушие местных начальников ко всяким злоупотреблениям, грабеж в судах, наглое взяткобрательство капитан-исправников, председателей палатских, вице-губернаторов, а всего более самих губернаторов» 30 . И далее: «Каковы ныне, большею частью, губернаторы? Люди без способностей и дают всякою неправдою наживаться секретарям своим – или без совести и сами наживаются. Не выезжая из Москвы, мы знаем, что такой-то губернии начальник – глупец и весьма
29
Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. – М.: Наука, 1991. – С. 76.
30
Там же. – С. 97.
31
Там же. – С. 99.
И совсем уж не в бровь, а в глаз слова Карамзина о природе коррупции и о главной причине ее распространенности в России: «Если вы, путешествуя, увидите землю, где все тихо и стройно, народ доволен, слабый не утеснен, невинный безопасен, – то скажете смело, что в ней преступления не остаются без наказания. Сколько агнцев обратилось бы в тигров, если бы не было страха! Любить добро для его собственных прелестей есть действие высшей нравственности – явления, редкого в мире: иначе бы не посвящали алтарей добродетели. Обыкновенные же люди соблюдают правила честности не столько в надежде приобрести тем некоторые выгоды, сколько опасаясь вреда, сопряженного с явным нарушением сих правил. Одно из важнейших государственных зол нашего времени есть бесстрашие. Везде грабят, и кто наказан? Ждут доносов, улики, посылают сенаторов для исследования, и ничего не выходит! Доносят плуты – честные терпят и молчат, ибо любят покой. Не так легко уличить искусного вора-судью, особенно с нашим законом» 32 . При этом, разумеется, злоумышленники часто используют букву закона, как и всю систему правосудия в своих целях, добиваясь осуждения невиновных, чем еще больше развращают российское общество: «Малейшее наказание, но бесполезное, ближе к тиранству, нежели самое жестокое, коего основанием есть справедливость, а целью – общее добро» 33 .
32
Там же. – С. 101.
33
Там же. – С. 102.
Содержание «Записки» позволяет утверждать, что Карамзин был не просто очень умным человеком. Он обладал чрезвычайными аналитическими способностями, позволявшими ему зреть в самый корень, определять наиболее существенные особенности государственного устройства и социально-политических отношений в России. И при этом сам собой напрашивается вывод о том, что наша страна за эти 200 лет не очень сильно изменилась. Кровавые революции и жесточайшие социальные эксперименты оказались не в силах создать хоть нечто жизнеспособное. Более того, они не смогли даже истребить базовые характеристики российского социума и социальной психологии, сформировавшиеся в течение многих столетий. И Карамзин первый тому свидетель, чьи показания фактически не могут быть оспорены.
Совершенно безосновательными оказались и обвинения Карамзина в том, что он был якобы сторонником крепостничества. Писатель признавал, «что неволя крестьян и есть решительное зло», но при этом считал, что отпускать их на вольные хлеба в то время, когда они уже утратили «навык людей вольных» и обрели «навык рабов», не просто безответственно, но и преступно. Людей даже к свободе необходимо готовить и обучать, «а система наших винных откупов и страшные успехи пьянства служат ли к тому спасительным приготовлением?» 34
34
Там же. – С. 73–74.
Кстати, эта же претензия может быть предъявлена реформаторам – либералам и демократам России на рубеже XX–XXI вв. Они решили, что после краха тоталитарной системы будто бы нет никакой надобности людей, в массе своей обладающих исключительно опытом холопской, рабской жизни, учить не только навыкам свободы, но и навыкам демократии. В результате мы и имеем в наши дни то, что имеем.
Определяя роль, которую Карамзин действительно сыграл в истории русской общественной мысли и в истории русской литературы, не следует забывать, что он был одним из первых профессиональных российских литераторов. В своей деятельности он совмещал творчество писателя с работой переводчика, издателя, редактора, публициста, литературного критика, историка и политолога. Этим и определялось его место в качестве общественного деятеля, надолго обусловив отношение российской аудитории к творчеству отечественных писателей не только как к искусству, к словесности, но и как к особой разновидности общественной деятельности. Благодаря его усилиям литературный труд приобрел в стране довольно высокий социальный статус. Читающая публика стала воспринимать писателей если и не вполне властителями дум или идеологами – «рупорами идей», то, без всякого сомнения, – выразителями определенной части общественного мнения.